Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Вооруженный этой самоубийственной уверенностью, он спустился после обеда с холма, скручивая на ходу хипстерский косяк толщиной с иголку, как его научили когда-то Черные Лоси. Чтобы подразнить земную судьбу, он сунул его за ухо, но внутри все колотилось от мыслей о том, что может означать ночное отсутствие Кристин в общежитии. Что-то отдаленно пренебрежительное появилось в ней с тех пор, как он сочинил это письмо, уступив ненавязчивому давлению и обещаниям изысканных сверхъестественных удовольствий. Немыслимый шепот предательства — проскочила мысль, но Любовь, говорят, побеждает все.

Перепрыгивая через свежепокрашенное крыльцо, он вдруг решил, что с какой стати. Будем надеяться, что ты изнемогаешь над учебниками, малыш, папочка вернулся из школы.

Тем не менее, на собрание к трем часам она не пришла.

— Эта Панхер. — На Розенблюме сегодня была ковбойская шляпа. — Мы ее переламываем.

— Она ответит на письмо. — Янгблад. — Это очевидно. Джек, ты возьмешь на себя плакаты?

— Где, черт возьми, моя женщина? — поинтересовался Гноссос.

— Могу, — ответила Джек, таращась на обтянутые ангорой груди Ламперс.

— В Полином-холле куча краски. Как только мы будем знать, что писать.

— Где-то уже писали. — Хефф, чтобы ее отвлечь, протянул закрытую бутылку «Красной Шапочки».

— Через три недели революца. Эх, спиханем.

— Господи, что же это такое? Вы в самом деле считаете, что все получится?

— В доме уже сочиняют речевки. — Эгню в свитере с вырезом лодочкой.

— Получается невероятно здорово.

— Эй, Джек, ты не видела Кристин?

— Самый подходящий момент — после весенних каникул. — Янгблад в рубашке с закатанными рукавами. — Иначе все расползется. Студенты разъедутся по домам, сменят роли, потом вернутся, и все придется начинать заново.

— Может, что-то вроде подписного листа, — предложила Джек, обращаясь к Ламперс и проводя рукой по ее бедру.

— Никакой жаловасти. — Розенблюм махнул пальцем, как опасной бритвой, поперек яремной вены. — Так зарежуем.

Телефон звенел каждые две-три минуты, Янгблад первым хватал трубку и махал рукой, требуя тишины, иногда возбужденно посмеивался. Эгню заполнял телеграфные бланки, Джуди Ламперс стенографировала, Хуан Карлос Розенблюм с безудержным восхищением изучал Гноссоса, а Хеффаламп безуспешно пытался отвлечь внимание Джек от ламперсовой анатомии.

— Принеси кукурузы, детка? — попросил он.

Наконец, в сопровождении двух ренегаток из женского товарищеского суда появилась запыхавшаяся Кристин. На ней были все те же гольфы, а, проходя мимо Гноссоса, она тронула его за мочку левого уха и сбросила косяк на пол.

— Есть успехи? — деловито спросила она.

— Где ты была? — Гноссос, стоя на четвереньках.

— Масса, — ответил Янгблад. — Особенно после письма. Можете радоваться — Овус сообщил, что над большей частью Кавернвилля розовые флажки.

— По прогнозам, к концу недели они покраснеют, — добавил Эгню, от возбуждения стаскивая с носа очки.

— Господи, как же они там в административном комплексе со всем этим разберутся? — Неофитка в джинсовой юбке.

— И правда, — сказала другая, тоже в джинсе. — Готова спорить, Панкхерст уже лезет на стенку — в переносном, конечно, смысле.

— Я пять раз звонил в общагу, малыш. — сказал Гноссос, — Где, черт возьми, тебя носило?

Вновь заверещал телефон, и Янгблад зашикал на них с важным видом. Пока он говорил, Кристин кратко сообщила остальным:

— В штаб-квартире, похоже, разногласия насчет того, в какое время следует начинать акцию. Нам нужно утреннее затишье, когда в «Копье» пьют кофе, но неясна статистика — число студентов, свободных между десятью и двенадцатью часами.

— Я бы сказал, одиннадцатью, — вставил Эгню.

— Всех убить, — сообщил Розенблюм.

— Ты мне ответишь, малыш?

— Шшш! — скомандовал Янгблад, прислушиваясь к голосу в трубке.

— А преподы? — Ламперс, понизив голос.

— Многие, — продолжала Кристин, ткнув пальцем в исчерканные списки,

— согласились отпустить свои классы, если мы соберем народ на галерейном плацу. Главное — чтобы побольше шума.

Одна из неофиток добавила:

— Господи, это так вдохновляет, поднимается весь факультет. Весь латентный антагонизм по отношению к администрации вдруг выходит наружу.

— И правда, — сказала другая, — невыраженные доселе мнения бурлят теперь у самой поверхности — в переносном, конечно, смысле.

Так и не получив ответа, Гноссос буркнул:

— Нахер, — и отправился в туалет. Он закрыл на задвижку дверь, достал с полки над унитазом «Анатомию меланхолии» и затянулся косяком. Для этого он скрутил в жгут первую страницу «Светила» со своим письмом и поджег ее спичкой. В делах людей бывают времена, проскочила мысль, когда прилив несет тебя туда, где можно потонуть к ебене маме.