Если он поддастся

– Генри сказал, что у меня такие же глаза. – Брент наконец взглянул на Олимпию и не обнаружил в выражении ее лица того, чего опасался, – не увидел ни отвращения, ни страха. – Вы переоделись? – пробормотал он, сообразив, что испытал удовольствие, когда увидел ее в наряде мужчины.

– Та одежда пропахла городом, а мне захотелось почувствовать свежесть и избавиться от вони того жуткого места. А теперь про ваши глаза. – Она прищурилась, когда Брент тихо засмеялся при такой резкой смене темы. – У вас такой же цвет глаз, как у нее, в чем нет ничего удивительного. Но вы с ней совершенно разные. Когда я смотрела в ее глаза, в них не было никаких эмоций, не было глубины – только холод и твердая решимость заставить меня поверить в ту ложь, которую она говорила про вас. У нее даже в голосе холод; при этом совершенно не важно, что она изо всех сил старается держаться корректно. – Олимпия пристально посмотрела на графа и добавила: – Такого холода у вас в душе нет.

– Вы настолько уверены?..

– Я знаю. У меня, может, нет той чувствительности, какая есть кое у кого из моих родственников – у Артемаса, например, – но я все равно почувствовала бы что-нибудь в этом роде. Артемас тоже не заметил в вашей душе холода. У него вышла небольшая стычка с вашей матерью в прошлом году, в парке, куда он вывел детей поиграть. Ей очень не понравилось присутствие большого количества громогласных детей во время ее вечернего моциона. Она гуляла в сопровождении того рослого слуги. И Артемас, стоя рядом с ней, почувствовал себя так, словно его окунули в ледяное море.

– Вы верите, что во мне этого холода нет? А вдруг он притаился где-то в закоулках моей души?

– Не думаю. По правде говоря, мне кажется, что вы чересчур многое принимаете близко к сердцу… и принимаете слишком часто.

Олимпия улыбнулась и отпила вина, а Брент, нахмурившись, посмотрел на нее вопросительно, затем пробормотал:

– Что же мне с ней делать?.. Ее надо остановить, но так, чтобы не разрушить мою семью и не навлечь позор на всех Малламов.

– Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

– Опять это «мы»!

– Да, опять. Пока у нас есть только ее слово против слова детей и тех людей, которые управляли этим домом. Вполне вероятно, это поможет подпортить ее репутацию и лишить ее связей с некоторыми аристократами. Но этого недостаточно, чтобы окончательно ее победить и полностью лишить власти. У нее в обществе очень прочное положение.

– А у меня положение ее распутного и никчемного сына, который отдает дань всем грехам, свойственным мужчинам.

– Ну, не всем, конечно. По-моему, она еще не обвинила вас в излишней робости и застенчивости.

Брент чуть не поперхнулся бренди, которого только что отпил. Откашлявшись, он криво усмехнулся:

– Ужас, что вы говорите, Олимпия.

– Боюсь, иногда у меня мысли со словами не расходятся. – Она засмеялась. – И это одна из тех причин, по которым я редко выезжаю в свет. Некоторым людям кажется, что необузданная часть моей натуры проявляет себя чересчур откровенно.

– Могу представить… Итак, что будет со всеми этими детьми, которых вы привезли сюда?

– Многих из них родители не продавали, их просто выкрали. Эти желают, чтобы их отправили домой. Я так и сделаю, если они действительно этого хотят, но при этом снабжу деньгами – на случай если в семьях их встретят без особого радушия. Тогда пусть возвращаются ко мне. Грустно думать об этом… Ведь они ни в чем не виноваты. Но люди будут жестоко осуждать их. Те же, кого продали родители, не хотят возвращаться к ним, что вполне ожидаемо. С этими что-то нужно делать. Ваши братья будут жить при вас. Остается только малыш Генри, о котором следует позаботиться.

– Мы должны сообщить его отцу, что он у нас.

– Верно, должны. Но, возможно, нам стоит выяснить, почему мать мальчика решила продать его и почему ваша мать была так заинтересована в нем. А уж потом сообщим о нем маркизу. Кстати, вы с ним знакомы? Мне это имя знакомо, но вспомнить его я не могу. Следовательно, мы с ним не встречались. Но я много слышала о нем от тех, кто с ним общался.

– Я лично с маркизом не знаком, но припоминаю какой-то скандал, связанный с ним. Он женился на простолюдинке, чем вызвал жуткое неудовольствие всего общества. Рассказывали, что его семья тоже негодовала и чуть ли не отказалась от него. А потом жена родила ему сына.

– Да, Генри… И все его простили, потому что свершилось главное – на свет появился наследник.