Служба на кладбище Вязов была лучше, потому что она была короче и потому что она была снаружи. Управляющий делами мистера Харригана, Чарльз " Чик "Рафферти, коротко рассказал о различных благотворительных акциях своего клиента, а затем слегка рассмеялся, рассказав о том, как ему, Рафферти, пришлось мириться с “сомнительным музыкальным вкусом" Мистера Харригана.- Это было действительно единственное человеческое прикосновение, которое удалось мистеру Рафферти. Он сказал, что работал” на Мистера Харригана и с ним " уже тридцать лет, и у меня не было причин сомневаться в нем, но он, похоже, мало что знал о мистере Харригане. Человеческой стороне Харригана, за исключением его” сомнительного вкуса " к таким певцам, как Джим Ривз, Патти Лавлесс и Хенсон Каргилл.
Я подумал о том, чтобы выйти вперед и сказать людям, собравшимся вокруг открытой могилы, что мистер Харриган считает интернет похожим на сломанную водяную баню, извергающую информацию вместо воды. Я подумал, не сказать ли им, что у него в телефоне больше сотни фотографий грибов. Я подумал, не сказать ли им, что ему нравится овсяное печенье Миссис Гроган, потому что оно всегда приводит его кишечник в норму, и что когда тебе за восемьдесят, тебе больше не нужно принимать витамины или ходить к врачу. Когда тебе было за восемьдесят, ты мог съесть столько солонины, сколько захочешь.
Но я держал рот на замке.
На этот раз преподобный Муни читал Священное Писание, то самое, о том, как мы все воскреснем из мертвых, как Лазарь в то великое утро пробуждения. Он произнес Еще одно благословение, и все было кончено. После того как мы уйдем, вернувшись к нашей обычной жизни, мистер Харриган будет опущен в землю (с его айфоном в кармане, благодаря мне), и грязь покроет его, и мир больше не увидит его.
Когда мы с папой уходили, к нам подошел Мистер Рафферти. Он сказал, что не полетит обратно в Нью-Йорк до следующего утра, и спросил, Может ли он заглянуть к нам вечером. Он сказал, что хочет кое о чем поговорить с нами.
Моя первая мысль была о том, что это должно быть связано с украденным айфоном, но я понятия не имел, как Мистер Рафферти мог знать, что я взял его, и кроме того, он был возвращен своему законному владельцу. "Если он спросит меня, - подумал я, - я скажу ему, что это я ему его дал". И как мог телефон, который стоил шестьсот баксов, быть такой большой сделкой, когда поместье Мистера Харригана должно было стоить так много?
- Конечно, - сказал Папа. - Пойдем ужинать. Я делаю довольно скверные спагетти Болоньезе. Обычно мы едим около шести.”
“Я возьму это на себя, - сказал мистер Рафферти. Он достал белый конверт с моим именем, написанным знакомым мне почерком. - Это может объяснить, о чем я хочу с тобой поговорить. Я получил его два месяца назад, и мне было поручено держать его до тех пор . . . ммм ... . . такой случай, как этот.”
Как только мы сели в машину, папа разразился громким смехом, от которого у него на глазах выступили слезы. Он засмеялся, стукнул кулаком по рулю, засмеялся, стукнул себя по бедру, вытер щеки и снова засмеялся.
- Что же?- Спросил я, когда он начал понемногу сходить с ума. “Что тут такого смешного?”
“Я не могу придумать ничего другого, - сказал он. Он уже не смеялся, но все еще хихикал.
“О чем, черт возьми, ты говоришь?”
- Я думаю, что ты должен быть в его завещании, Крейг. Открой эту штуку. Посмотрим, что там написано.”
В конверте лежал один-единственный листок бумаги, и это было классическое харриганское коммюнике: никаких сердечек и цветов, даже дорогого в приветствии, только прямо к делу. Я прочел его вслух своему отцу.