Если она полюбит

— Я нашла ее в ту ночь. Помнишь, когда ты был в глубоком сне из-за снотворных таблеток. Доставала одеяло, чтобы укрыть тебя. Увидела коробку и не устояла перед желанием заглянуть внутрь. Извини… Понятно, что это вещи личные, но я не смогла остановиться, увидев там фотографии твоих родителей, открытки и все прочее. И подумала: какой кошмар, что все это просто свалено в коробку и стоит в гардеробе.

Я встал, налил вина и продолжал слушать.

— Я собиралась взять фотографии твоих родителей и лучшие вставить в рамку, а остальные собрать в альбом. Но ты проснулся прежде, чем я успела их разобрать. И тогда на следующее утро, когда я уходила, тихонько взяла всю коробку, чтобы потом спокойно выбрать фотографии, которые я хотела оформить.

У меня возникло ужасное чувство, что я знаю, что было дальше.

— По дороге на работу в автобусе было полно народа, а в метро еще хуже, и я… я потеряла ее. Я так виновата. Мне ужасно жаль. Так глупо оставила ее где-то… даже не знаю, в автобусе или в вагоне метро. Я сломала голову, пытаясь припомнить, но тогда была полусонная, еще и книгу читала, и…

— А ты сообщила о потере в транспортную компанию?

— Да, конечно. Сразу же позвонила в бюро находок «Лондонского транспорта» и спросила, не сдавал ли кто коробку. Потом еще несколько раз звонила. Они даже устали от меня.

Я уставился на свой бокал. И совершенно не знал, что сказать.

Чарли схватила меня за руку.

— Пожалуйста, Эндрю. Пожалуйста, не злись на меня. Я чувствую себя ужасно, честное слово.

— Я не злюсь.

— Если после этого ты не захочешь меня видеть, то я пойму.

— Не говори глупостей. Я не собираюсь с тобой расставаться.

Она придвинулась ближе.

— Ты выглядишь так, как будто сейчас заплачешь.

Именно так. Все мои воспоминания. Единственная связь с родителями. Все утеряно. По крайней мере, хоть у Тилли кое-что осталось. Можно было бы сделать копии, хотя у нас не было негативов ни одной фотографии. Негативы — это звучит так старомодно. Сейчас, если вы потеряете фотографию, просто напечатаете другую. Эти древние артефакты, образцы восьмидесятых и девяностых годов незаменимы. И они пропали навсегда.

— Один парень в бюро находок сказал, что, скорее всего, уборщик принял коробку за мусор. Вряд ли бы кто-то украл ее специально. И я спросила, можно ли поискать там, куда вывозят мусор, но невозможно даже предположить, куда именно его могли отвезти, и потом — там быстро все уничтожают, буквально в тот же день.

— О, Чарли, — простонал я.

— Ты ненавидишь меня?

— Конечно, нет. Я просто думаю… наверное, сегодня мне надо побыть одному.

Она посмотрела так, будто я предложил ей прыгнуть в огонь.

— Ты хочешь, чтобы я пошла домой?

Бо́льшая часть меня хотела, чтобы она осталась, но я услышал, как говорю:

— Да. Я хочу побыть один.

Она грустно кивнула.

— О’кей.

Впрочем, после того, как она сходила в туалет, надела пальто и встала у входной двери с несчастным видом собаки, которую выгоняют из дому, выдержки у меня не хватило.

— Знаешь, я все-таки передумал. Оставайся.

— В самом деле?

— Да. Снимай пальто. Выпьем еще вина.

Она положила руки мне на плечи, прижавшись всем телом.

— Я люблю тебя. И мне очень жаль. Давай ляжем?

Я отстранился.

— Нет. Пока нет. Совершенно нет настроения. И еще… пожалуйста, перестань извиняться.

— О’кей…

Эта ночь была первой без секса. Мы лежали обнявшись, но нижнее белье не сняли. Чарли скоро заснула, не отпуская меня из рук. А я лежал и смотрел на нее в полумраке. Грудь ее поднималась и опадала, рука вздрагивала во сне. Чарли что-то невнятно бормотала. Я любил ее и в этом не сомневался. Однако в первый раз не было уверенности, верю ли ей.

Глава двадцать первая

Наступил понедельник. Утром я ощущал непривычное волнение — скорее даже панику, которая накатила на меня, пока я чистил зубы. «Правильно ли я поступаю?» — спросил я отражение в зеркале. Вероятно, я задал этот вопрос вслух, потому что Чарли поинтересовалась из спальни:

— С кем это ты разговариваешь?

— С самим собой.

— Первый признак помешательства, — заметила она.

Я облачился в купленную накануне одежду. Конечно, это был не деловой костюм (полагаю, что в пиджаке и брюках в офисе Виктора я смотрелся бы странно), а новые джинсы, белая рубашка и кеды «конверс».

— Выглядишь круто, — оценивающе осмотрела меня Чарли.

Она взглянула на собственное отражение в зеркале: юбка-карандаш и блузка с воротником как у Питера Пэна.

— Нет, я определенно не нравлюсь себе, когда приходится быть Шарлоттой.

— Но именно Шарлотта и привлекла мое внимание в первый раз, — напомнил я.

— Ага, в клинике для слабовидящих, — она бросила взгляд на часы. — Тебе пора. Нельзя опаздывать в первый же рабочий день.

В дверях она подала мне трость. На самом деле, я вполне мог ходить и не опираясь на нее — но то по квартире, а теперь мне впервые после травмы придется преодолеть большое расстояние. Мы договорились ехать на работу порознь, потому что, как сказала Чарли, по дороге на службу у нее всегда бывает угнетенное настроение, и это может испортить мне рабочий настрой.

— У меня мандраж, — признался я.

Чарли чмокнула меня в щеку.