Если покинешь меня

— Так себе, ничего особенного… Нет ли у меня на совести чего-нибудь: изнасилования, вооруженного нападения, ограбления. По глазам было видно, что такие проделки ему бы очень понравились. Я признался, что на производстве воровал запчасти к автомашинам и продавал их. «Слабовато», сказал он мне. Вот вам, бедняги! — Ярда бросил ча стол кусок шоколада.

— Nestlée, Swiss made[17], — с ужасающим произношением по слогам читал Гонзик. — Это ты получил за воровство на фабрике? — спросил он.

Его короткие пальцы с обкусанными ногтями неловко орудовали с оберткой. «Вот это да! Не сравнить с нашими соевыми бобами».

— Что ты еще рассказывал? — вяло спросил Вацлав и отломил кусочек шоколада.

— О Шкодовке[18] — все. Ее я знаю как свои пять пальцев. О службе в армии тоже доложил, что мне известно. Я же старый служака… — Ярда выпятил грудь и с улыбкой отдал честь. — Жаль только, не всех знакомых коммунистов я смог вспомнить. Сегодня я не усну, ребята, три чашки черного кофе с ромом! Эх, черт возьми, о нашем завкадрами я не сказал ни слова! Этому, если бы до него добрались, следует задать перца… old boys…

Вацлав внимательно посмотрел на Ярду и опустил руку с кусочком шоколада, так и не попробовав его.

— Три чашки кофе с ромом, шоколад, сигареты, — иронически произнес Гонзик, скатывая между ладонями шарик из станиоля. — А мне полковник дал одну сигарету, тебе — вообще ничего, — кивнул он в сторону Вацлава.

— Я ведь не курю, — отозвался Вацлав.

В дверях появилась лошадиная жующая челюсть, а потом и сам Франта. Ярда доверчиво сунулся ему навстречу.

— Вспомнил я, что не назвал еще одного… — начал было Ярда, но поперхнулся. Лицо Франты было строгим и холодным От давешнего добродушия и панибратства не осталось и следа.

— Ну и прохвосты же вы! — презрительно скривил рот Франта. — А больше всего этот недоносок. — Франта ткнул в сторону Гонзика. — Какие же болваны удирают из республики, ужас! Ведь ты, шут гороховый, даже толком не знаешь, чего ради вообще здесь находишься, God damned![19] В Чехословакии, мол, почти одни линотипы и очень мало монотипов, а норма для наборщика, дескать, сто знаков в минуту! Чушь! Я сгорал со стыда перед шефом за то, что я тоже чех…

Тишина заполнила коридор. Вацлав не поднимал глаз от стола.

— Скажу вам, мальчики, для ясности: только здесь, — Франта постучал толстым указательным пальцем по столу, — здесь и нигде больше решается ваша дальнейшая карьера на Западе. Никто вас ни к чему принуждать не будет, и если вы глупцы — дело ваше!

Франта встал.

— Сейчас вас отвезут. — Переводчик достал из кармана несколько банкнотов. — Вот вам на первый вечер. Гостиницу и харч мы оплатим сполна за все время, что вы тут будете. Начиная с завтрашнего дня будете получать на карманные расходы. Только не вздумайте, стервецы, на наши деньги подцепить в первый же вечер чего-нибудь от немецкой шлюхи. Утром, точно к восьми, чтоб вы уже позавтракали в гостинице. На допрос и обратно будем вас возить в машине. И поразмыслите о том, что я вам говорил, в особенности ты, трясогузка! — И Франта ткнул Гонзика в живот, однако от этого «дружеского» тумака паренек согнулся вдвое и присел на корточки.

— Good bye[20], — Франта оскалил в добродушной улыбке широкие, как лопаты, зубы. Вдруг он, как пес, потянул сплюснутым носом и навострил уши, уловив сквозь закрытые двери комнаты ритм свинга. Засунув руки в карманы, Франта двинулся по коридору, шаркая по полу подошвами и покачивая бедрами в такт музыке.

Они вышли. Их овеяло прохладной сыростью, запахом отработанного бензина и истлевших листьев. На улице было много людей в американской военной форме, чавкали шины черных лимузинов. На мокром асфальте отражалась огромная неоновая реклама кинотеатра: вслед за белыми огнями вспыхивали красные, зеленые, фиолетовые. Потом все гасло — и снова: белый, красный, зеленый, фиолетовый…

В вечернем небе вырисовывался контур наполовину разрушенного фасада здания. Окна в уцелевшей части стены — слепые, безжизненные. Высоченная одинокая труба вознеслась ввысь, как карающий перст. Две девицы прошли мимо молодых чехов, за ними потянулся пряный запах дешевой парфюмерии. Девочка с льняными волосами и вздернутым носиком вела слепого человека с лицом, покрытым страшными рубцами от ожогов. Слепцу было не более двадцати пяти лет.

— Эрна! — вдруг громко сказал Вацлав. Девочка недоуменно оглянулась, еще крепче ухватила за руку слепого и ускорила шаг.

— Иди, чего с ума сходишь? — Ярда втолкнул Вацлава в автомашину.

Они сели, утонув в мягком сиденье; в глазах Ярды, сидевшего справа, мигали отсветы рекламы — маленькие огоньки: белые, красные, зеленые, фиолетовые. Автомобиль мягко тронулся с места.

Лицо девочки, которая вела слепого, маячило перед прищуренными глазами Вацлава. Странное дело, случайные встречи здесь почему-то всегда напоминали о доме.