Если покинешь меня

Вацлав без цели скитался по улицам Парижа. Он не задумывался, куда идет, — какое это имело значение? Но что такое? Опять та же знакомая патрицианская вилла, обросшая плющом, и железные ворота, через которые он проходил полчаса назад. Что же это? Он начинает уподобляться африканскому путешественнику, который перед погибелью блуждает по кругу?

Те самые две девицы, которые были на приеме у секретарей, вышли из ворот. Они заговорили с ним самым обыденным тоном — беженцы из лагерей давно потеряли способность волноваться из-за таких мелочей, как встреча с земляком за тридевять земель от родины. Вацлав предложил девушкам поужинать вместе. Они переглянулись, старшая приподняла юбку и без всякого стеснения приспособила на подвязке мелкую монетку взамен утерянной пряжки.

Секретари придут к ним вечером сказать, можно ли что-нибудь для них сделать. Они назначили встречу в ресторане на бульваре Вольтера.

— А где вы будете ночевать?

— Будет видно.

— А что собираетесь делать завтра?

Девушка в плаще пожала плечами. Девушка в свитере закурила сигарету — вероятно, из секретарского портсигара — и ответила:

— Скарлет из романа «Юг против Севера»[137], когда не знала, куда ей деваться, говорила себе: «Сегодня я об этом не буду думать, поразмыслю завтра». Мы поступаем так же и всегда как-то выходим из положения. — Девушка пустила дым прямо в лицо Вацлаву. — А деньги есть? — спросила она деловито. Ее желтые глаза были тусклыми, без блеска.

— Только на два ужина.

Девица почти сочувственно кивнула и равнодушно стала разглядывать шикарный черный лимузин, который остановился перед виллой. Вацлав догадался, что он может им лишь повредить своим присутствием, а потому, попрощавшись, отстал. Он глядел им вслед. У обеих девушек были красивые икры. Только стоптанный каблук у той, которая была в свитере, портил стройную линию ног.

Почему он Катку ударил, а этим подал руку?.. Необходимо заглянуть в прошлое, все взвесить и оценить, чтобы постичь ту неприметную стезю, по которой постоянно опускаешься все ниже и ниже.

Он побрел дальше. Надо где-нибудь поесть, иначе с ним случится голодный обморок. Он прошел мимо нескольких ресторанов, догадываясь, что они ему не по карману: нужно экономить те жалкие гроши, которыми он располагал, тем более что он не имел понятия, сколько может стоить ночлег. Но внезапно все в нем возмутилось. К черту все! Он не какая-нибудь скотина! И уселся за столик первого попавшегося маленького уличного кафе. Вацлав проглотил две сосиски с несчетным количеством белого хлеба. Официант поставил перед ним графин с дешевым красным вином, и он выпил все до последней капли. После этого устало откинулся на спинку плетеного кресла и на минуту блаженно закрыл глаза.

Вацлав снова пошел бродить по городу. Теперь он чувствовал себя лучше, только вот ноги что-то отяжелели и плохо слушались.

Вацлав вышел на набережную. Свежий, влажный ветерок над Сеной. Бонны в белых чепчиках увозят коляски с детьми из Тюильри; величественный фасад Лувра засиял в последних лучах солнца. Когда сыт желудок, душа тоже требует пищи. Вацлав с азартом игрока купил билет. Широкая мраморная лестница, торжественная тишина обширных залов. Вацлав как завороженный медленно проходит: Ренуар, Фуке и Ватто, Боттичелли и Рафаэль Санти. Юношу охватил озноб — нечто подобное было с ним, когда он в первый раз очутился у моря и когда мальчиком увидел Градчаны с влтавской набережной. С благоговением проходит он залы Лувра, в немом восторге стоит перед «Монной Лизой». Сгорбленного смотрителя с волосами белыми как молоко не обескуражили заросшие щетиной щеки Вацлава и его грязный воротничок. Для него существовали лишь восторженные почитатели искусства. Сюда не ходят равнодушные посетители, а только люди с возвышенной душой или грабители.

— Ее дважды похищали, — указав на «Монну Лизу», дребезжащим голосом объяснил старик, не ожидая вопроса. Он мелкими шажками засеменил вокруг Вацлава. — Пятьдесят один год я служу искусству, но только теперь мне выпала честь охранять именно эту картину.

Вацлав переходил из зала в зал, останавливался около почитателей шедевров искусства, которые терпеливо и самоотверженно копировали недостижимое мастерство оригиналов. И снова перед Вацлавом засияли творения Делакруа, Домье, Коро… Какое наслаждение вытянуть ноги в кресле и смотреть, смотреть!.. Он нащупал в кармане несколько измятых франков. Милостыня. Он смотрел на картину Лоррена «Морская гавань», но в его памяти возникла контора в их имении. Божка, девушка за ремингтоном, с согнутой в дугу спиной, вечно выстукивала бухгалтеру ведомости сложного делопроизводства и учета поставок немецким властям в годы оккупации. Божка, без всякого сомнения, была влюблена в него, Вацлава, и из-за своей машинки с тайным восторгом посматривала на недоступного для нее сына помещика. Вацлав чувствовал ее взгляд на своей спине, когда, одетый в модную блузу из парашютного шелка, умышленно медленно проходил через канцелярию, ударяя хлыстиком по голенищу.