Если сердце верит

— Гэс! — крикнул Джон. Поставив пакет в крохотной кухне, он проверил спальню и ванную. Потом, вернувшись в кухню, открыл заднюю дверь, и тут внутри у него что-то оборвалось. Он увидел отца в дальнем углу маленького садика. Словно высокая склонившаяся каланча, нескладное седовласое создание брело по колено в траве, таща тяжелый камень, который по всем медицинским предписаниям ему не следовало даже пытаться поднять.

— Господи! — Джон сбежал по ступенькам и бросился через сад. — Ты что делаешь, па?

Гэс опустил валун на неровную стенку, выложенную из таких точно камней, потолкал и поворочал его то так, то эдак, потом снова поднял и побрел по высокой траве назад. Когда же Джон попытался отнять у него ношу, Гэс лишь крепче прижал ее к животу.

— Но ты же еще слаб, — сказал ему сын. — Твое сердце должно окрепнуть.

— Зашем? — прошамкал Гэс надтреснутым голосом. Он остановился у стены и опустил камень со стуком, чего никогда не позволял себе в свои лучшие годы. — Ешли я не шмогу клашть камни, знашит, шкоро помру.

— Но ты уже два года на пенсии.

— Это ты шказал, шынок. Ты, а не я. Ты выкрашил мой дом. Ты купил ковры и диван. Ты приташшил эту микропешку. И телик. И компутер. А мне нишего не надо. — Гэс помахал рукой с узловатыми пальцами. — Все, што мне надо, — это мои камни. — И он с усилием перевернул тот, который только что принес, толкнув его влево, потом вправо. — Проклятый жамок, никак не подходит.

Джон много наблюдал за работой отца, поэтому знал, как строят каменные стены. Сначала двумя рядами камней обозначается толщина постройки. Для большей прочности через каждые шесть футов мастера добавляют камень покрупнее, связывающий сразу оба ряда. Его-то и называют замком.

— Бывало, ш первого ражу клал правильно, — тяжко откашливаясь, прохрипел старик. — А теперь вот никак. Ни ш первого, ни ш дешатого. — Тут он поднял ногу и пнул стену ботинком, однако от этого удара покачнулся и задом упал на траву.

Джон поспешил к нему, но даже с его помощью Гэс поднимался медленно, наверное, не меньше страдая физически, чем его сын — морально. Ведь Джон еще помнил крепкого мужчину, способного без устали трудиться от восхода до заката. Гэс всегда выбирал именно такой камень, который лучше всего подходил для данного участка стены, после чего сразу правильно укладывал его на место. Да, каменщик Гэс Киплинг делал свое дело так, что ремесло его походило на искусство.

Теперь же он превратился в седенького старикашку, сморщенного от солнца, ветра и угрюмого нрава, с изуродованными многолетней тяжелой работой руками.

Джон подошел к камню.

— Скажи, куда ты хочешь его положить.

— Ты не умеешь этого делать! — взвыл Гэс не своим голосом. — Это моя работа!

Джон отошел в сторонку, а отец снова начал возиться с камнем, но движения старика становились все неувереннее, голова и плечи опускались все ниже. Он явно был несчастен, и не только из-за неудачной работы, но из-за того, как сложилась его жизнь. Доктор назвал это пограничной депрессией, обычной для людей преклонного возраста. Однако от этого Джону было не легче.

— Как насчет пива? — спросил Джон.

— Мне же можно только одну бутылку в день. Ешли я выпью шейчас, так што ж на вешер?

— Сегодня можно две. — Джон прошел в дом и вскоре вернулся с двумя узкогорлыми бутылками. Вручив одну Гэсу, он уселся рядом с ним прямо на стену.

Отец стоял в траве, широко расставив ноги и стараясь как можно меньше раскачиваться, когда запрокидывал голову, чтобы сделать глоток побольше. Резко опустив бутылку и чуть не разбив ее донышко о стену, Гэс сказал:

— Ждешь можно ходить, ты жнаешь.

— Знаю.

— Не по любой штене можно. Некоторые ражвалятша.

— Ага.

— Плохо, што ты никогда не ушилша этому ремешлу.

Джон никогда и не смог бы учиться, потому что Гэс не стал бы его учить. Он то ли слишком бестолково объяснял, то ли был чересчур нетерпелив, то ли торопился добиться наилучших результатов. Поэтому Джон лишь наблюдал за его работой с большого расстояния, но и из этих наблюдений вынес немало сведений. Например, по цвету камня он мог определить, откуда его привезли, знал, что самый лучший камень обязательно имеет и плоские стороны, и углы понимал, как важна для прочности рабочая поверхность, а для красоты — та сторона, которая будет на виду. Он крепко-накрепко усвоил, что никогда нельзя разбивать камни.

— Вот где ишкуштво, — заявил Гэс. — А то, што ты делаешь шо швоими бумажками, — это не ишкуштво.

Джон пропустил его слова мимо ушей.

— А Донни когда-нибудь работал с тобой? — спросил он вдруг. Доктор советовал провоцировать Гэса на беседы, и поэтому Джон и решил напомнить старику о Донни.

Гэс промычал что-то и глотнул пива.

— Он говорил, что хотел бы работать вместе с тобой.

— Он тогда помирал. Што еще он мог шкажать?

— Например, что видеть тебя не может. Однако он признался, что хотел работать с тобой. Я бы счел это за комплимент.

Гэс бросил на сына косой взгляд:

— Ты што придумал?

— Ничего.

— Ты никогда нишего не делал в жижни прошто так.

— Ерунда.

— Только для шего-то. Вшегда, только штобы быть больше и лушше.