Если сильно захотеть (СИ)

— Тогда давай завтракать, и будешь собираться. Отсюда до школы подальше, чем от вашего дома, будет.

— Не хочется в школу-у-у, — капризно протянула Ириска.

Бабушка улыбнулась, присела рядом на краешек кровати, обняла девочку, стала покачивать, успокаивая, как маленькую.

— А чего хочется?

— Не знаю, — растерянно проговорила Ириска. Она действительно не знала. А точнее, не хотела ничего.

— Тогда вставай. Когда не знаешь, чего хочешь, делай то, что надо. Я вот не хочу, чтобы ты выпала из жизни и застряла здесь.

— А если я как раз этого хочу?

— Нет. Не может этого быть.

И бабушка была права. Ириска хотела жить дальше, даже в школу ещё вчера хотела, вот только жизнь пошла какая-то рваная, неровная. Слишком много и радости, и смеха, и страха, и огорчений за такое малое время.

— Жить очень хорошо, — бабушка в который раз будто отвечала на мысли внучки, — а взрослеть интересно, хотя и трудно.

Она решительно направилась на кухню и тихо застучала там посудой, а Ириска вылезла из кровати одеваться. Она всё делала нарочито медленно: расправляла складки на юбке, в третий раз переплетала косу, но всё равно была готова уходить в половине седьмого. Время тянулось.

— Не хочу идти. И оставаться не хочу, — девочка быстро взглянула на бабушку. — Ты не обижаешься?

— Нет. Я тебя понимаю. Ириска, иди. Идти лучше, чем топтаться на месте.

Ириска зажмурилась и шагнула в свой мир.

Здесь было красиво. Едва вставшее солнце высвечивало деревья вдалеке тёмным, а траву на полевой дороге — ярким, нежным зелёным цветом. Даже вспаханная земля была не просто коричневой, а тёплой, насыщенной, шоколадно-коричневой. Небо висело низко, отливая серо-синим металлом. Всё вокруг стало лучше видно, запахи усилились. Ириска будто вошла сюда в тот момент, когда деревья, поля, воздух и солнце секретничали между собой и, увидав девочку, прервали разговор на полуслове. Затишье. Она ступала по мягкой дороге медленно, желая насладиться красотой и волшебством утра.

Дождь хлынул внезапно, без предупреждения в виде редких ленивых капель. Вся вода неба полилась на землю сразу, зашумел ветер. Кроссовки моментально промолкли и захлюпали. Ириска повесила рюкзак на грудь, чтобы сохранить блузку сухой, и помчалась к их дачному домику. Она помнила, что внутрь не попасть, дверь закрыта на замок. Но можно было спрятаться в сарае. Ириска перемахнула через шаткий заборчик. Идти к лазу было дольше, чем перепрыгнуть низкий штакетник со стороны улицы.

Сарай запирался на щеколду снаружи. Ириска ввалилась в темноту, тяжело дыша, размазывая дождь по лицу. Глаза быстро привыкли к темноте. Да, здесь не развернёшься. И присесть некуда. Под ногами куча старой обуви, по стенам стоят тяпки, грабли, лопаты, ожидая свидания с грядками. Зябко. О, а это что? Папин плащ-дождевик, купленный для рыбалки. Ириска достала телефон, чтобы он был под рукой, перекинула рюкзак обратно на спину и быстро закуталась в плащ, надев его прямо поверх рюкзака. А на полу, кроме резиновых тапок и вытертых до безобразия кед, нашлись резиновые калоши. Жаль, что не сапоги, но всё лучше, чем набравшие воды кроссовки.

Облачившись во всё это великолепие, Ириска посмотрела время на телефоне. Семь пятнадцать. Пока дождётся автобуса, доедет до школы, как раз начнётся первый урок. Ириска чихнула. Потом ещё и ещё раз. Холодно. А в школе тоже нежарко.

Вечером в субботу она обещала позвонить Вике, и очень кстати вспомнила об этом. Нет, говорить о Нём не хотелось. По крайней мере не сейчас. Влюбляться и обсуждать с подружкой мальчиков можно потом, в спокойной обстановке.

— Алё, — необычно робко сказала подруга в трубку.

— Привет, Вика. Извини, я не могла раньше перезвонить.

— А-а-а... Э-э-э...

— Что? Я плохо слышу тебя.

— Как дела, спрашиваю. На контрошу собираешься?

— Да. Вик, мне нужна твоя помощь. Принеси мне к школе какую-нибудь кофту, свитер. Только такой... посвободнее, не в обтяжку. Ладно? Я тебе всё-всё объясню.

— Ну ладно.

— Спасибо! Ты меня очень выручишь. Пока!

— Пока-а.

Дождь не прекращался всю дорогу. Ириска спешила, папин плащ путался длинными полами в ногах. Приходилось смотреть под ноги и придерживать одеяние руками, чтобы не упасть. У ворот школьной территории Ириска упёрлась в пару ярких резиновых сапожек на каблучках. Подняла глаза — Вика. Улыбается, распустив над головой шикарный зонт с оборками. А рядом... рядом стоит Он. О чёрт, только этого сейчас не хватало. Вика окликнула её:

— Эй!

Ириска глянула на подругу — а та нажала на кнопку и сделала фото Ириски. Повернула телефон, показывая подруге хмурое, мокрое, бесформенное существо на снимке. И даже калоши попали в кадр! Вика заливисто засмеялась:

— Ну ты и вырядилась!

А потом засмеялся Он. Эти двое стояли, указывая на Ириску, и хохотали от души. От Вики можно было этого ожидать. Уже не раз она предавала, отказываясь, однако, считать свои выходки предательством. А Он? Как Он мог? За что? Его смех был неприятен, он хлестал Ириску, обжигал холодом, резал сердце. А она не могла сдвинуться с места. Не было сил. Оказывается, это не страшно — быть осмеянной, это очень больно.