Если случится чудо

– Рори, когда я говорю, что нам нужно ехать, просто доверься мне. Не потому, что ты должна от чего-то отказываться ради меня, не потому, что ты должна мне. А потому, что без Толки я жив лишь наполовину, а ты достойна испытать весь спектр эмоций, а не жалкие остатки.

Он касается ртом моих губ, но не целует. Просто водит губами, продолжая говорить:

– Я люблю тебя, принцесса Аврора Белль Дженкинс-Доэрти из Нью-Джерси, маленькая сердцеедка.

– Я люблю тебя, Мэлаки Доэрти, король Толки, мой больше среднего, но допустимого уровня сердцеед. А теперь пошли попрощаемся перед отъездом с Эштоном.

Запах – первое, что вызывает у меня подозрение: что-то не так. Воняет мочой и тухлым мясом. Я распахиваю дверь, пока Мэл тащится за мной, отправляя на ходу сообщения.

Брэнди и остальных членов команды Эштона нигде не видно. Наверное, пьют в баре. Я на цыпочках прохожу к главной спальне, где он, наверное, и спит.

Бинго.

Я обнаруживаю Эштона спящим в распахнутом халате и, разумеется, полностью голым. Он дремлет в луже мочи. Клянусь богом, я сию же секунду брошу этот проект и засуну Эштона в клинику, и плевать мне, сколько денег потеряет Райнер. Я подхожу к кровати и осторожно трясу его за плечо.

– Просыпайся. Тебе сию же минуту нужно в душ и протрезветь.

Оглядываюсь и вижу на тумбочке следы наркотиков. Чертыхаясь, собираю все в кучку и иду в ванную, чтобы смыть в унитаз.

Потом возвращаюсь в комнату и делаю немыслимое. Беру с тумбы мобильный Эштона, кладу его на пол и ногой разбиваю вдребезги. Так он не скоро сможет достать наркотик.

Хотя у него все равно нет шансов. Ниже падать просто некуда, насколько я могу судить. Он едет с нами в Ирландию, где я до окончания работы запру его в доме Мэла. Он запишет альбом трезвым и в ломке.

– Эштон! – уже агрессивнее трясу его за плечо. – Проснись!

Тишина.

В спальню заходит Мэл, засовывая телефон в задний карман.

– Почему воняет так, будто этот болван обоссал всю комнату, включая потолок и ближайшие страны?

– Потому что так и есть. – Я поворачиваюсь к мужу и закатываю глаза. – Он не просыпается. Принесешь мне из мини-бара бутылку холодной воды, чтобы я вылила ее ему на лицо?

Мэл хмурится и подходит к кровати. Не обращает внимания на наготу Эштона и подносит руку к его носу. Лицо Мэла сереет.

– Дорогая, будь добра, подожди в коридоре.

– Что? Почему?

– Потому что. – Муж поворачивается ко мне. Его фиолетовые глаза полны горя. – Он мертв.

Через две минуты прибывает «Скорая». Следом полиция. Не знаю, откуда пошла новость, но все основные сайты со сплетнями посылают местных журналистов осветить историю. А Райнер, который по ту сторону океана переживает нервный срыв с сердечным приступом на закуску и попадает в больницу, приказывает нам возвращаться в Толку, ни с кем не разговаривать и ждать дальнейших распоряжений.

После короткого допроса полиция нас отпускает, и мы возвращаемся в отель. В шоке собираем вещи и оставляем Брэнди вместе с остальным персоналом в слезах. Я бы хотела задержаться, утешить людей и выяснить, что произошло, но понимаю, как отчаянно Мэл хочет вернуться домой. Да и не время перечить Райнеру.

В самолете мы глядим в пустоту и молчим.

Первым молчание прерывает Мэл:

– Знаешь, чувствую себя хреново за то, как с ним обращался.

Я глотаю комок в горле.

– Ты ему очень нравился.

Я целовалась с этим парнем на неделе. Его рот был горячим и активным, сердце билось. Черт, всего несколько часов назад я разговаривала с Эштоном, и он был смешливым, милым и беспечным; беззаботным в своем сумасбродном мире. Не знаю, почему я потрясена до глубины души его смертью, но хочется просто свернуться калачиком и плакать.

– Меня убивает, что нам не удалось ему помешать, – бормочу я.

– Мы не могли.

– Он постоянно был под кайфом. Мы ничего не сделали.

– Видимо, ты не знаешь наркоманов. Ни ты, ни я не смогли бы его отговорить. – Мэл целует меня в плечо. – Рори, это не твоя вина.

Чувствую, как снова слезятся глаза.

– Тогда почему мне так грустно?

– Потому что ты хороший человек. Потому что и он, по сути, был хорошим.

Мы не разговариваем о проекте, об альбоме, о бесполезности нашего воссоединения ради работы над тем, что никогда не появится на свет. Отныне этот проект официально закончен, как и жизнь его звезды. Что-то фундаментальное не выдержало и покачнулось в мире, который мы вместе создали. У нас больше нет площадки для работы. В Ирландии у меня нет дедлайна.

Я постукиваю по телефону, лежащему на колене, гоню из головы прочь беспрерывные, оставшиеся без ответа звонки Саммер и длиннющие сообщения мамы, в которых она умоляет меня вернуться домой до того, как случится несчастье.

Мэл сжимает мое плечо.

– Ты плачешь.

Я понимаю, что это так. Качаю головой.

– Прости. Раньше никогда не оказывалась так близко к смерти. Бабушка с дедушкой умерли, когда мне и трех не было. А когда умер Глен, я была подростком. Я не знала его и никогда не видела. Смешно. Мне почти двадцать семь, но до сегодняшнего дня смерть представлялась чем-то туманным и абстрактным. Вроде как она есть, но в то же время и нет. А теперь я чувствую ее всюду.