Если спросишь, где я

Дж. П. опускает глаза в пол. Он все еще держится за ручку открытой наполовину двери, — вертит на­балдашником туда-сюда. А я не спускаю глаз с Рокси. В ответ она усмехается.

— Я ведь больше не трубочист, — объясняет. — Дав­но уже не работаю. Разве Джо вам не говорил? Но поцеловать вас я, конечно, поцелую.

Она подходит ко мне, привстает на цыпочки, кла­дет мне руки на плечи, — мужчина я крупный, — и це­лует меня прямо в губы.

— Ну как? — спрашивает.

— Чудесно, — отвечаю я.

— От чистого сердца, — говорит она, и все не уби­рает руки с плеч, смотрит мне в глаза. — Удачи вам! — сказала и опустила руки.

— Увидимся, старик, — говорит Дж. П. Он распа­хивает дверь, пропуская ее вперед, и они входят в дом.

Я остаюсь на крыльце, присаживаюсь на ступень­ку — закуриваю, а сам слежу за рукой — не дрожит ли? Дрожит. Отбрасываю спичку в сторону. С самого утра руки дрожат, и выпить тянет. В общем, труба дело, хорошо еще, ничего не сказал об этом Дж. П. Я пытаюсь переключиться.

Вспоминаю все, что слышал от Дж. П. про трубо­чистов, и вдруг ни с того ни с сего припомнился мне наш самый первый с женой дом. Трубы в том доме не было, поэтому с чего он мне вдруг привиделся, не знаю. Но я отчетливо его увидел и вспомнил то утро, когда снаружи раздался какой-то шум, а жили мы в том доме всего ничего, пару недель. Раннее воскрес­ное утро, в спальне полумрак, в окошко проникает реденький свет. Я прислушался: кто-то возится у сте­ны дома. Одним махом я соскочил с постели и босой побежал к окну посмотреть.

— Господи! — испуганно вскрикнула жена, спросо­нок не поняв, что происходит. Потом залилась то­неньким смехом: — Это же мистер Вентурини. Про­сти, я забыла тебе сказать. Он сегодня собирался с утра прийти красить стены. Сказал, что придет ра­но, до жары. А я, глупая, забыла, — она стукает себя ладошкой по лбу. — Иди ко мне, дорогой. Бог с ним.

— Я мигом, — отвечаю ей.

Раздвигаю шторы, а там, с наружной стороны до­ма стоит стремянка, и на ней, вытянувшись в пол­ный рост, замер пожилой мужчина в белом комбине­зоне. Сзади, на горизонте, горы, только-только тро­нутые солнцем. Мы со стариком стоим нос к носу по разные стороны окна и смотрим друг на друга. Так значит, старикан в белом комбинезоне — это домо­владелец? Хорошо, пускай. Только комбинезончик-то ему великоват, да и побриться не мешало бы. И по­том, что еще за дурацкая бейсболка на лысине? Ну и чучело! И такая, помню, охватила меня радость от­того, что я — не он, что я — это я и что я у себя в спальне рядом с женой.

Большим пальцем старик показывает себе за спи­ну, в сторону восходящего солнца, картинно вытира­ет лоб — мол, много работы, сынок, некогда. Потом губы его расползаются в улыбке, и только тут я пони­маю, что стою перед ним, в чем мать родила. Я огля­дываю себя, потом снова поднимаю на него глаза и пожимаю плечами: а что другого можно ожидать в такую рань?

Жена хихикает у меня за спиной.

— Оставь, — иди скорей ко мне. Ну же! Быстрень­ко! Ложись скорей в теплую постельку.

Я задергиваю штору, но от окна отхожу не сразу. Сквозь тонкую материю я вижу, как старик кивает головой, будто продолжает начатый разговор: «Иди-иди, сынок, ложись. Я все понимаю — сам был когда-то молодой». Он поглубже надвигает на глаза козы­рек бейсболки и принимается за работу. Берет ве­дерко и начинает карабкаться вверх по лестнице.

Я сижу на крыльце, привалившись к верхней сту­пеньке, положив нога на ногу. Может, ближе к вече­ру я еще раз попытаюсь дозвониться до жены; потом позвоню своей подруге — узнаю, как у нее дела. Вот только бы не нарваться на ее наглеца молокососа. Надеюсь, в тот момент, когда я буду звонить, — если буду звонить, — его не окажется дома: не знаю, чем уж он там занимается, только лучше, чтоб дома его не было. Я пытаюсь вспомнить, читал ли я что-ни­будь у Джека Лондона, — и ничего не припоминает­ся. Хотя нет, был один рассказ, читали, помню, в старшем классе: называется «Разжечь костер». Рас­сказ про то, как где-то на Юконе в мороз замерзает парень. Только представить — его жизнь зависит от того, удастся ему разжечь огонь или нет. Если полу­чится, то у костра он и носки, и одежду сырую высу­шит, и сам обогреется.

Ему таки удается разжечь костер, а потом там что-то случилось. А, да — с ветки прямо в огонь упала шапка снега. И потух костер. А мороз-то крепчает. Наступает ночь.

Я нащупываю в кармане мелочь. Сначала позвоню жене. Если она ответит, пожелаю ей счастливого Нового года. И точка. Ни слова о делах, ни одной резкой ноты, даже если она начнет первая. Если спросит, где я, — скажу как есть. Только никаких но­вогодних обещаний. С этим шутить нельзя. После того, как мы с ней поговорим, позвоню подруге. А мо­жет, позвоню ей первой — не знаю, не решил. Мне ужасно не хочется попасть на ее сына.

— Ну, здравствуй, дорогая, — скажу, услышав в трубке ее голос. — Это я.