Если суждено погибнуть

— Я, главнокомандующий, каждый день провожу на передовой линии, выезжаю в части, а вы? Или вам легче управлять группой, находясь от нее в ста верстах? Изволите бежать перед своими солдатами и офицерами, как заяц перед паровозом? Считаете, что так безопаснее? А, генерал Лебедев?

Дергающиеся губы Лебедева сдвинулись в сторону, генерал попытался что-то сказать, но сквозь губы протиснулось лишь несколько жалких, смятых, совершенно нечленораздельных звуков, вызвавших у Каппеля раздражение, и он резко взмахнул рукой:

— Приказываю вам немедленно со своим конвоем отправиться в группу. Конвой включить в состав действующих частей, там эти солдаты нужнее. Оставлять группу без моего особого распоряжения категорически запрещаю. О прибытии в группу немедленно мне донести.

Лебедев мелко, как-то по-птичьи покивал головой и, неуклюже развернувшись на нетвердых ногах, покинул вагон.

Каппель обхватил голову обеими руками и несколько минут сидел неподвижно. Вырыпаев боялся к нему приблизиться — он никогда еще не видел Каппеля таким: генерал за время их знакомства ни разу не позволил себе такого убийственного тона в разговоре. С другой стороны, Вырыпаев хорошо понимал генерала и не осуждал его — более того, на месте Каппеля Вырыпаев повел бы себя еще резче.

Неожиданно плечи генерала задрожали, Вырыпаев услышал глубокий задавленный звук — то ли стон, то ли взрыд — и кинулся к графину с водой. Выдернул из узкого точеного горлышка пробку, налил в стакан воды. Каппель предупреждающе помотал головой:

— Не надо! — Выпрямился, глянул незряче в окно вагона, на заснеженную площадь, примыкавшую к небольшому каменному зданию станции, где какой-то поручик с перебинтованной рукой пытался выстроить полуроту солдат, что-то у поручика не ладилось, что-то его раздражало, и он возбужденно размахивал здоровой рукой. — Мне стыдно, Василий Осипович, — тихо произнес Каппель,— за Лебедева стыдно... Пойми меня, пожалуйста, правильно. И за себя стыдно, за то, что не доглядел, не сумел это предупредить. — Он поморщился, будто в рот ему попала горчица, покрутил головой, выдохнул резко, разом — словно выбил из себя боль и повторил горько: — Не доглядел...

Вырыпаев молчал — сказать было нечего.

Собственно, из-за таких паркетных генералов, как Лебедев, Белое движение и терпело поражение, откатывалось все дальше и дальше, в нети... Так, глядишь, и до самого края земли докатятся. Впрочем, Каппель в это не верил, он считал, что последним рубежом будет если не Красноярск, то Байкал. Там удастся и выровняться, и голову поднять. Мысли об этом придавали силы.

...Налет партизан оказался болезненным: двоих каппелевцев посекло осколками, они скончались на руках товарищей.

— Все, партизаны теперь будут совершать свои налеты каждый день, — сказал Каппель Вырыпаеву, — особого вреда они причинить не сумеют, но кусать по мелочи будут. Будет больно...

К Каппелю на коне подъехал генерал-лейтенант Войцеховский[26], в шинели с меховым воротником, седым от мороза, в папахе, на которую был натянут башлык; глаза у Войцеховского от холода слезились.

— Передайте приказ по идущим частям, — велел ему Каппель, — каждому командиру надобно создать подвижную группу для борьбы с партизанами. Эти люди будут вываливаться из тайги каждый день и клевать нас, словно вороны. С воронами надо бороться.

Каппель как в воду глядел: с тех пор не проходило и дня, чтобы не было стычек с партизанами.

Белая армия продолжала двигаться по ломкому опасному льду Кана на восток, за армией тянулся длинный, на полтора километра обоз.

— На севере народ по снегу ездит на собачьих упряжках, — проговорил Вырыпаев словно для самого себя, ни кому не обращаясь, — сюда бы пару сотен упряжек — мы бы живо набрали скоростенку.

— Василий Осипович, парой сотен упряжек не обойдешься, нужно тысяч пять, не менее, — над головой Каппеля вспухло прозрачное, стеклянно зазвеневшее облачко, — но собак, сами понимаете, нет и не будет. Пока есть то, что есть...

Пошел снег. Тяжелый, плотный, мягкий, каждая снежина похожа на ошметок — не менее детской ладошки, хлопалась на землю смачно, с сырым неприятным звуком. Со снегом, казалось бы, должен был сбавить свой напор мороз, так бывает всегда, когда падает снег, но мороз держался на прежней своей отметке — минус тридцать пять и калил, давил, пережигал землю, валил деревья, расщеплял стволы, перерубал пополам огромные гранитные валуны.

Мягкий снег и жесткий мороз, одно с другим никак не должно было совмещаться, но, увы — совмещалось.

Странный был климат на реке Кан.