Если суждено погибнуть

От острой тоски, оттого, что в груди появилась тупая боль, Насморков сморщился жалобно, зашевелил белыми губами. Приподнял полотно, поглядел, как генерал пытается справиться с непокорными бурками.

А Каппель и так пробовал поддеть их, и этак — бесполезно, только носок бурки, когда он упирался им в пятку другой бурки, с хрустом соскальзывал вниз, всаживался в снежный край ямы.

Наконец Каппель откинулся спиной назад, виновато посмотрел на денщика:

— Я переоценил свои силы.

Насморков проворно кинулся к генералу.

— Счас мы сообразим, как лучше быть, счас сообразим, — забормотал он, начал легонько, рывками, дергать с ноги Каппеля одну бурку, потом вторую, собрал голенища в гармошку, затем, аккуратно вертя из стороны в сторону, кряхтя, пришептывая что-то про себя, стянул одну бурку, с левой ноги. Каппель облегченно вздохнул.

— А я думал, что эти бурки уже навсегда стеши моими ногами.

Денщик поплевал через плечо:

— Тьфу, тьфу, тьфу, ваше высокопревосходительство, лучше не надо. Убереги, Господь! — Он взялся за вторую бурку, пробормотал с досадою: — Эх, ваше высокопревосходительство, ваше высокопревосходительство... Ну что бы вам переобуться днем?! Ну чего вам это стоило, а? А ведь уперся, не переобулся...

— Не во что было переобуваться, Насморков. У меня ни смены портянок, ни смены обуви — ничего нет,

— Неужто в нашем большом войске не нашлось бы для вас портянок с обувкой? Да вы что, ваше высокопревосходительство! Нашлось бы, нашлось!

— Нет. — Каппель отрицательно покачал головой. — Чего же я других обирать буду? Об этом я должен был сам побеспокоиться.

— Й-йэх! — Насморков хлопнул себя ладонями по бокам, покрутил головой, снова хлопнул ладонями по бокам. — Да для вас любой бы расстарался...

Через несколько минут он снял наконец бурку и с правой ноги генерала, пристроил обе бурки около огня. От промерзлого фетра повалил пар.

— Обувка должна хорошо просохнуть, — пробормотал Насморков, мясистый пористый нос его покрылся потом. — А сейчас мы сделаем то же самое с портяночками-с, с портяночками-с...

В речи Насморкова, в его повторах, в заботливости проглядывало что-то трогательное, отзывающееся в душе благодарностью — только мать, наверное, мола так заботливо и трогательно возиться со своим ребенком, как Насморков возился с генералом, — денщик бормотал, ползал по снегу, шумно схлебывал что-то с губ, хлюпал носом, а когда портянки были сняты, принялся растирать холодные ноги генерала.

Утро вновь выдалось морочное, морозное. Над Каном висел тяжелый седой туман, покорные черные сосны, чуть тронутые этой белью, затихли обреченно, спустив в снег лапы, будто руки, утопив в окостеневшей льдистой каше по самые локти, не боясь отморозить.

От холода ломило уши, в висках стоял звон, воздух, пространство, все предметы перед глазами дергались, подпрыгивали, раскаленный снег скрипел под ногами, скрипел так, что хотелось заткнуть уши. Гулко гудели глотки у людей — пар вырывался изо ртов с грохотом, стекленел в воздухе.

Люди покорно выстроились, вперед, как и положено, выдвинулись самые сильные, и через несколько минут колонна двинулась дальше.

Перекаленный морозом снег шевелился недобро, иногда из него выскакивала пара испуганных озябших куропаток, уносилась в сторону — белые куропатки были единственной приметой того, что места здешние живые и тут много чего имеется. Мужики, идущие в колонне, поговаривали, что неплохо бы отыскать медвежью берлогу и сдернуть с хозяина зимовья штанцы — тогда горячего целебного варева на всю колонну хватит... Но как отыскать берлогу? Медвежьи места надо знать, за косолапым нужно следить с осени — только тогда можно найти берлогу, а так, по ходу колонны, как бы между прочим, медведя ни за что не обнаружить и не завалить: не тот это зверь, чтобы спать на виду у всех.

Бывший штабной денщик Бойченко, легконогий, шустрый, не привыкший сидеть на месте — то он с разведкой, чтобы пощупать красных партизан, на высокие скалы напросится, то самостоятельно, один-одинешенек, параллельно колонне проброс по тайге сделает — он для этого даже специально две лыжины выстругал, чтобы по снегу ходить, не проваливаясь, иногда из таких походов приносил глухаря с изувеченным телом. Глухаря надо бить из ружья, тогда товар попадет в руки что надо, хоть чучело из него делай, а винтовочная пуля — убойная, глухариное тело разносит в брызги, хотя глухарь — птица немалая, на половину барана тянет, но тем не менее трехлинейки уродуют его неузнаваемо.

Глухарей Бойченко отдавал Насморкову.

— Свари генералу бульон. Все организм подкрепление получит.

В ответ Насморков молча кивал: Каппеля надо было поддерживать, он угасал на глазах. А ведь он должен еще вывести колонну к Байкалу, к Мысовской. Люди верили ему, только ему и больше никому. Впрочем, хоть и угасал телом генерал, а духом был по-прежнему тверд.