Если суждено погибнуть

Он вспомнил, как с прутинкой ходил на митинг к шахтерам Аша-Балашевского завода. Куда страшнее ситуация была, и то обошлось.

— Ну, смотрите, господа, — произнес лихач, черенком кнута приподнимая шапку, плотно натянутую на голову.— Мое дело — предупредить, ваше — начихать на предупреждение.

Каппель и Вырыпаев поднялись на крыльцо — вдвоем, идя рядом, почти безоружные, открыли дверь в дом, в котором в просторной прихожей сидели человек пятнадцать дюжих земцев. В углу стояли винтовки.

А вот и английский ручной пулемет, о котором только что говорил возница-лихач: «люська» с насаженной на ствол плоской тарелкой магазина. Стоит пулемет в сторонке, на конторке с бумагами.

Увидев пришедших, земцы удивленно вытянули головы. Каппель вежливо поздоровался с ними, представился:

— Я — генерал Каппель.

Часть вытянутых голов поспешно нырнула в плечи: кого-кого, а генерала Каппеля они не ожидали увидеть здесь. Один из земцев — горбоносый парень с черными буйными волосами тоскливо покосился на пулемет — неплохо бы эту штуку иметь сейчас в руках, а не на конторке, да вот только никак он не успеет добраться до «люськи» — пришедшие раньше свалят его. Вздохнул зажато:

— Ййы-ыхы-ы!

Генерал этот грустный вздох заметил, парня раскусил, но вида, что раскусил его, не подал.

— Я благодарен вам за то, что вы сохранили армейское добро, — сказал земцам Каппель, — не дали его растащить. Власть в Мариинске временно переходит к военным, в городе несколько дней будет стоять армия. Должны подтянуться обозы, отставшие... Люди в армии — голодные, холодные, неодетые, необутые, обозленные неудачами, больные — всяких полно, словом. Нужна теплая одежда. Очень нужна, — Каппель обвел глазами сытые лица земцев, — без теплого обмундирования армия погибнет. Вы — русские люди, и те, кто находится в армии, — тоже русские. Я вам все изложил, как на духу... А дальше думайте сами.

Земцы молчали, Каппель натянул на руки перчатки, щелкнул кнопками — в установившейся тиши звук этот был особенно громким, — и, поклонившись земцам, вышел.

Вырыпаев молча последовал за ним, на крыльце сквозь зубы всосал в себя воздух, глянул на широкую, заваленную ранним снегом улицу.

— А я думал, вас отсюда не выпустят, господа, — простодушно удивился лихач, увидев своих седоков живыми и невредимыми.

— Это почему же?

— Да уж больно народ в земской управе собрался серьезный... Всех чужаками считает, даже собственных баб.

Завтра будет видно, серьезный здесь собрался народ или нет, — спокойно проговорил Каппель.

— Но, милый! — Лихач хлестнул коня, и тот, легко сдернув кошевку, с места взял крупной рысью — только снег стеклисто захрустел под полозьями. — Давай, милый, застаиваться тебе вредно.

Конь прибавил ходу.

— Может, действительно, проще было забрать ключи от складов силой? — проговорил вопросительно Вырыпаев, подтыкая под себя край Меховой полости, которой была накрыта кошевка.

— Зачем? Земцы ключи сами принесут.

Утром около станционного здания, где расположился штаб Каппеля, появилась делегация земцев — приехали на нескольких кошевках, с шумом и шутками выбрались из них, извлекли широкий блестящий поднос, застелили его полотенцем, сверху водрузили свой, пропеченный до румяной корки каравай, рядом поставили солонку и положили толстую связку ключей — от всех складских запоров. Выстроившись в цепочку, земцы неспешно двинулись к штабу.

Вырыпаев, наблюдавший за этой картиной из окна, сказал генералу:

— Вы были нравы, Владимир Оскарович. Ничего не надо брать силой.

Генерал промолчал.

...В принципе земцы тоже были предателями, но предатель предателю — рознь. С земцами он, например, стал разговаривать, с генералом Зеневичем — нет. Губы у Каппеля брезгливо шевельнулись, он подтянул к себе повод, глянул на черные задымленные скалы канских берегов и тронул коня с места.

Рот у Каппеля снова искривился брезгливо: ведь Зеневич давал присягу — не только царю давал, но и России и предал их, пресмыкается перед разными местечковыми начальниками, вершителями судеб, которым от России нужно только одно — чтоб кошелек у них никогда не был тощим и чтобы бабы их ходили наряженные, как на свадьбу, поблескивая золотыми зубами и разными дамскими цацками — сережками, кулонами, перстнями, камеями, подвесками да цепочками всякими, — чем больше у них будет этого металла, тем лучше.

Каппель неожиданно застонал и ткнулся головой в холку коня.

Бойченко стремительно, будто птица, метнулся к нему. Генерал был без сознания.

— Насморков! Насморков! Ко мне! — выкрикнул Бойченко громко, неосторожно хватил холодного воздуха, захлебнулся им, окутался паром, замахал отчаянно на малорасторопного денщика: генерал без сознания, а тот по-налимьи губами шлепает, окрестностями любуется.

Насморков запоздало подоспел к приятелю. Рядом оказался и генерал Войцеховский, исхудавший, заросший щетиной — Каппель приказал подчиненным не бриться, чтобы было поменьше обморожений — все-таки какая-никакая, а защита есть, бывает, и маленькая щетина от большого волдыря спасает.