Если суждено погибнуть

— Живой, — вновь прошептала Ольга Сергеевна, в неверящем движении прижала руку ко рту, вновь заглянула в газету: — Самара — это далеко отсюда?

— Прилично. Примерно так же, как и до Москвы. — Лицо старика Строльмана сделалось озабоченным. — Ты это, Оля, ты это... Не говори никому, что твоя фамилия Каппель...

— Почему, папа?

— Да большевики не простят нам, что Володя нанес им поражение. Мстить будут. До него они не дотянутся, а до нас с тобою дотянутся легко. Строльман ты, Строльман! Ольга Сергеевна Строльман! Понятно?

Ольга задумалась. Внезапная радость родила внутреннее торжество, у нее даже лицо изменилось — помолодело, сделалось красивее.

— Вряд ли, папа, большевикам будет сейчас дело до меня. Им не до этого.

— Не скажи, дочка! — Старик Строльман предостерегающе поднял указательный палец, ткнул в газету пальцем, велел Ольге Сергеевне: — Ты глянь получше, может, там не только эта статья посвящена нашему Володе.

Та быстро пробежала по газетному листу глазами. Отец оказался прав: про «наймита Антанты Каппеля» было опубликовано целых четыре материала: два из них были преподнесены как письма красноармейцев, побывавших в каппелевском плену и «чудом вырвавшихся из рук белогвардейских палачей», две — обычные заметки.

— Никогда не поверю, что Володя способен истязать и расстреливать пленных, — неожиданно жалобно проговорила Ольга Сергеевна, глянула на отца, словно ища у него поддержки, но тот, приняв отчужденный вид, свел в одну линию мохнатые брови:

— Это — дела военные, я в них ничего не смыслю.

— Папа, при чем тут дела военные или невоенные?.. Это вещь такая — тут все построено на внутреннем «я», на том, есть у человека тормоз или нет. Володя — из тех людей, который никогда не поднимет руку на человека, у которого нет оружия... Я очень хорошо знаю Володину натуру.

— А если у противника оружие? — Старик Строльман сердито шевельнул бровями.

— Тогда кто раньше выстрелит, то и победит. Но это совсем не то, чтобы уничтожать пленных. Эти люди... — она негодующе тряхнула газетой, — эти люди врут!

Глаза у Ольги Сергеевны потемнели, сделались гневными, но в следующую минуту лицо у нее обмякло, стало растроганным, и она неожиданно поцеловала газету:

— Сегодня у меня — лучший день в году... Праздник! Володя жив! Я так рада!

— И я рад, — помедлив, произнес отец, строго свел брови вместе: он, похоже, не забыл прошлого.

Вместо Нижнего Новгорода Каппелю пришлось наступать на восток. По направлению к Уфе. Это, конечно, не наступление на Москву, но в тактическом отношении шаг был верный — двигаться на соединение с казаками Дутова, смять перемычку, которую из последних сил держали красные, и слиться с хорошо обученным уральским войском. В стратегическом отношении все же надо было двигаться на Нижний Новгород, а следом — на Москву. Во-первых, в Нижнем находалась часть золотого запаса России, без которого большевики будут все равно что без зубов, во-вторых, от Нижнего Новгорода рукой подать до Москвы...

Однако в Самаре решили по-иному. Каппель хоть и сморщился от этого решения, как от горькой редьки, но не выполнить приказ не мог.

Снялись каппелевцы ночью, при чистом черном небе, озаряемом горячими всполохами зарниц, снялись тихо. Большое войско, усиленное офицерскими ротами, мобилизованными в Казани, всколыхнуло огромное пространство, под множеством ног задрожала земля.

Перед выходом Каппель попросил Синюкова:

— Николай Сергеевич, прошу вас, проверьте — сделайте это лично — ушли два золотых эшелона в Самару или нет?

Синюков проверил, доложил командующему:

— Слава Богу, ушли!

— Оба эшелона, все сорок вагонов?

— Все сорок вагонов.

Каппель сложил пальцы в щепоть, словно собирался перекреститься, посмотрел на щепоть задумчиво, потом перевел взгляд на Сннюкова и опустил руку.

Синюков поймал себя на мысли, что он не знает, к какой вере принадлежит Каппель — к православной ли, к католической либо к лютеранской — хотя, скорее всего, Каппель — православный. Большинство немцев, переселившихся при Петре да при Екатерине в Россию, приняло православную веру. Каппель вздохнул:

— Слава Богу, хоть душа будет спокойна, не то золото это висело тяжелым ярмом у меня на плечах... Неспокойно было внутри, очень неспокойно... — пожаловался он.

— Там, где золото, всегда бывает неспокойно, — рассудительно, будто деревенский мужик, сказал Синюков.

За ночь большой каппелевский отряд проделал тридцать верст, это был настоящий марш-бросок. Отдыхали на ходу. Можно было, конечно, вновь организовать ударный «клин» из телег, но для этого надо было бы распотрошить только что созданный кавалерийский эскадрон, и Каппель не пошел на это. Кавалерией он должен был обзавестись во что бы то ни стало. Это было для него гораздо важнее, чем несколько побед над красными.

Впрочем, Павлов, например, имел у себя в роте две подводы — старик Еропкин не захотел покидать роту и отбывать в Самару, с ним остался и его напарник, такой же, как и он, старый солдат, награжденный Георгием за то, что умело действовал против турок.

— Зачисляй, ваше благородие, нас в свою команду, — сказал Павлову старик.