Если свекровь — ведьма

Под нами показалась речка. Рыбаки на берегу задрали головы.

– Там рыбаки смотрят на нас! – прокричала я инспектору. – Сейчас нас тоже видят как на дельтаплане?

– Нет, – крикнул он в ответ, не разжимая век. – Такси всегда маскируется под стаю разных птиц, под косяки гусей, диких уток…

То-то меня удивляло, как быстро иногда перемещаются эти птичьи стаи.

– Значит, мы сейчас выглядим кем-то вроде диких уток, – сказала я.

– Угу, – кивнул Бондин.

Хорошо, что у реки были рыболовы, а не охотники. А то бы могли и охоту на нас открыть. Хотя половичок же магический и, наверное, защищен от пуль чем-то вроде магической брони. Всеми этими рассуждениями я и поделилась с Бондиным.

– Видишь? – И он, сам не глядя, похлопал по ковриковой поверхности.

– Что?

Там были мелкие просвечивающие дырочки. Я вытаращила глаза от ужаса.

– Дробь, – сказал инспектор. – Так что вовсе не защищен.

– Значит, мы в опасности?

– Ну, это бывает очень редко, – отозвался инспектор успокаивающим тоном. – Летим мы быстро, охотники не сидят за каждым кустом.

– Но почему нельзя применить какую-нибудь магию для защиты? – воскликнула я.

Инспектор приоткрыл наконец глаза, наклонился к самому моему уху и сказал:

– Коврики – невероятно гордые создания. Они обладают своей особенной магией. И не признают над собой ничьей магии чужой.

Гордые создания! Им-то что, их можно вообще распустить и заново сплести. Я начала напряженно вглядываться вниз, в окраины полей, кустарники у озер, крыши двухэтажных дач.

– Что ты там высматриваешь? – поинтересовался Бондин, глядя между тем не вниз, а только на меня. Упасть боится.

– Охотников, – ответила я.

– Да мы уже скоро прилетим.

И правда, вскоре показались бесконечные взлетные полосы, серые алюминиевые крыши аэропорта и стаи самолетов, неуклюже передвигавшихся по земле. Казалось, эти большие летательные машины играют в какую-то игру или исполняют особенный танец.

Мы пролетели над аэропортом и снизились в самом конце самой дальней взлетной полосы. Тут одиноко стоял махонький черный самолетик, похожий на игрушечный.

Половичок подрулил к самому трапу, мы слезли, инспектор положил на коврик две серебристые монеты. Коврик сложился конвертом – видимо, чтобы не растерять монеты, – и улетел.

– И зачем нужно такое опасное такси? – воскликнула я.

– Да, очень опасное, – покивала Орхидея. – И всю прическу по пути растреплет к тому же.

– Ну, – пожал плечами инспектор, – зато оно отлично подвозит пьяных, например, или может доставить вещи. Просто заворачивает их в трубочку и везет куда укажут.

У откидного трапа нас ждала стюардесса в черной форме. На голове ее вместо пилотки была черная треуголка с белым черепом и перекрещивающимися костями на лбу. Два белых пушистых – наверное, страусиных – пера свисали со шляпы на плечо.

Стюардесса нам улыбнулась во всю пасть – одного верхнего зуба с левой стороны у нее не было – и произнесла с грубоватым акцентом, рублено выговаривая слова:

– Добро пожаловать на борт компании «ПлювГанса», инспектор Бондин и… – она вопросительно посмотрела на нас с Орхидеей.

– Орхидея и Виктория, – сказал инспектор.

Стюардесса постучала длинным фиолетовым ногтем по вышивке на кармашке:

– Фиалка. – Потом забрала у инспектора саквояж, поднялась по трапу и зашла внутрь.

Я вскинула глаза и увидела надпись на черном глянцевом боку: «ПлювГанса». Ах, даже вот так. Возможно, компанию основал кто-то по имени Ганс.

Мы, вслед за стюардессой, зашли в самолет. Она ставила саквояж в пластиковый бокс напротив входа, а мы прошли дальше. Салон оказался роскошным и очень просторным – наверное, потому что кресел здесь было всего штук десять. Зато была пара столов, диван углом и ворсистая ковровая дорожка в проходе. Весь интерьер был оформлен в бежевых и золотых тонах.

– Устраивайтесь, где вам больше по душе, – улыбнулась стюардесса, демонстрируя провал между зубами. – Всего одно место занято.

А, ну да. Это, наверное, тот самый «один из наших», как сказал Бондин, благодаря которому мы можем полететь на Канары немедля.

Инспектор шел первый, он поздоровался с кем-то, сидящим в кресле слева от прохода, перед столиком. Этот кто-то только буркнул невнятно в ответ. Я шла следом за инспектором и вытянула шею от любопытства, но увидела только ноги пассажира – они покоились на выдвинутой подставке кресла. Ноги были облачены в полосатые красно-белые носки, причем у одного носка на большом пальце была дырка.

Инспектор прошел к креслам по правую руку, снял плащ, бросил его на стол и уселся. Я рассмотрела хозяина дырявого носка. Это был мужчина лет пятидесяти, в круглых очочках, с коротко стриженными седыми волосами и с аккуратной бородкой. Одет он был, помимо полосатых носков, в брюки-сафари и яркую рубашку с пальмами. Плетеные кожаные сандалии стояли рядом с креслом. Он был похож на профессора математики, который едет в отпуск. И он читал книжку в кожаной обложке. Причем в пухлой руке его был карандаш, которым он делал в этой книге пометки, хмурясь и тихо бурча себе под нос: «Нет, нет, ужасный почерк… нет».

– Здрасьте, – сказала я.

– Пр, – сказал он.