Если только ты

Рен издаёт хрюкающий смешок, отталкивается от шкафчика, после чего идёт к холодильнику, достаёт газированную воду и предлагает мне. Я качаю головой.

— Моя сестрёнка, — он открывает банку, — добрейшая. И определённо хорошая. Но ангельская — это уже с натяжкой. Она способна на весьма внушительные розыгрыши, обладает пугающе точным радаром щекотки и не только может обогнать всех нас в спринте, но и без проблем будет злорадствовать по этому поводу.

Я чувствую, что уголки моих губ приподнимаются в улыбке, и опускаю подбородок, глядя в пол, чтобы он этого не увидел.

— Я испытал на себе радар щекотки. Он безжалостный.

Рен снова смеётся.

— Вот именно.

Натягивая на лицо холодную безвыразительность, я поднимаю голову и удерживаю его взгляд.

— Я хочу, чтобы ты знал… я уважаю то, как много она для тебя значит, и как ты её оберегаешь. Я об этом не забуду.

Улыбка Рена становится шире. В уголках его глаз образуются морщинки.

— Я знаю, Себ.

Мне ненавистно то, как много это значит — заручиться его доверием в таких вещах. И я не могу отрицать, как много это значит.

— Спасибо.

— Итак, — говорит он, — фотографии вас двоих в Закусочной Бетти, потом сегодня на завтраке, и онлайн-сторис с агрессивной йогой начинают обретать смысл.

Я таращусь на него широко раскрытыми глазами.

— Что-то уже попало в интернет?

Рен кивает.

— У меня настроены гугл-оповещения по моей семье. Выскочило примерно полчаса назад.

— Они назвали Зигги по имени?

Он качает головой.

— Нет. Они назвали по имени тебя.

— Я не… — мой голос срывается. — Я не твоя семья.

— Для меня ты семья, — говорит он, листая что-то в телефоне так, будто вовсе не сбросил на меня экзистенциальную гранату.

Я не рискую осмысливать сокрушительное влияние этого заявления, так что я это не трогаю. Вместо этого я достаю свой телефон и пробегаюсь взглядом по первой попавшейся статьей.

«Юваля Бёрнса, — читаю я, — основателя агрессивной йоги, заметили выходящим из дома Себа Готье. Вскоре за ним последовали сам Себ и неизвестная рыжая, ведущая его машину — скорее всего, из-за его травмированной ноги, которая помешала бы безопасному вождению машины. Себа и его спутницу далее видели за завтраком в Café du Monde, смеющимися и наслаждающимися душевным завтраком. Она надсмотрщица? Подруга? Нечто большее? Мы сообщим, когда узнаем подробности».

Застонав, я бросаю телефон на стол.

— «Неизвестная рыжая». Она будет «в восторге».

Рен хмурится.

— Зигги никогда не нравилось оказываться в центре внимания. Сомневаюсь, что она будет протестовать из-за того, что осталась в сторонке.

Странное давящее ощущение в груди не даёт мне сказать больше. Это так странно и необъяснимо приятно — знать про его сестру то, чего он не знает. Бергманы явно не понимают, насколько Зигги хочет быть увиденной. Где-то в процессе люди, которые любят её сильнее всего, упустили из виду один простой факт — если ты долго жил в определённой манере, это не означает, что ты хочешь жить так всегда, и что твои сложности с изменениями — это не признак нежелания изменений. Просто… это сложно. И возможно, было бы чертовски проще, если бы люди вокруг тебя видели твои возможности.

Меня переполняет свирепая, пронизывающая гордость. Я такой человек для Зигги. Как минимум, я могу им быть. Не просто тем, чей суровый имидж может чуть запачкать её. Но и тот, кто показывает ей, что видит её возможности.

— Может, это меняется, — уклончиво отвечаю я, отталкиваясь от стола и убирая телефон в карман. — Я пойду.

— Уверен? — спрашивает он. — Хочешь остаться на ланч? Фрэнки скоро вернётся.

Господи Иисусе, только не Фрэнки. Она пронюхает про ту сторис с йогой, увидит наши с Зигги фотографии, и пусть я уверен, что могу выдержать такую динамику с Реном, Фрэнки обладает ужасающей способностью вынюхивать мою ложь и пугать меня за это до усрачки.

— Всё хорошо, — говорю я. — Я всё ещё сыт с завтрака.

Он хмурится.

— Что ж, ну ладно. Дай знать, если что; я могу заехать за тобой, и мы могли бы… — он пожимает плечами. — Не знаю, немного пообщаться. Ты залёг на дно, пока восстанавливаешься, и пока Фрэнки… ищет, как исправить всё для тебя, но я скучаю по тебе.

Когда я только познакомился с Реном, это ошеломительно честное общение, эмоциональная открытость вызывали у меня глубинный дискомфорт. Моя семья не так устроена, и меня не так воспитывали. Но сблизившись с ним за последние годы, я начал восхищаться тем, какой храбрости это требует. Что он может посмотреть на меня и сказать, что скучает по мне, что он может признаваться в своих потребностях и желаниях так свободно, без страха.