Если ты меня простишь (СИ)

У меня еще много планов – поехать к Борису, перечислить некоторые сбережения Зои Степановны в детский дом, закрыть сессию... Но в целом ты прав, я могу выкроить немного времени для нас двоих, - усмехнулась я. – И да. Я подумала, очень хорошо подумала над твоим предложением переехать к тебе. Я согласна.

Мы стояли на перроне и сладко целовались, не обращая внимания на проходящих мимо людей, на прибывавшие поезда и на время.

Уважаемые читатели, хочу обратить ваше внимание на то, что это еще не конец. Завтра утром будет последняя, заключительная глава! Спасибо за ваш интерес и приятные комментарии к книге, для меня это очень ценно...

Часть 19.

Анна, Москва, 1995 год.

Зоя заходит в мою палату и кривит лицо от отвращения. Ее раздражает всё и все. В руках у нее новая сумочка от кутюр, шелковые ручки одеты в черные ажурные перчатки. Она ставит торт на мою тумбу. Мой любимый Киевский торт с орешками. У меня текут слюни от наслаждения, я хочу съесть хотя бы кусочек прямо сейчас, но знаю, что Зоя пришла ненадолго. Нельзя терять ни минуты. Соседка Лика начинает шататься из стороны в сторону и петь свои библейские песенки. Зоя хочет поскорее уйти отсюда, чтобы задышать свежим осенним воздухом вместо душной психпалаты. Я покорно бреду за ней на улицу, торопливо одеваюсь, забываю надеть шапку. От нее вкусно пахнет новыми духами с нотками жасмина. Я вдыхаю запах и наслаждаюсь.

Мы молча бредем по усыпанной желтыми листьями алее. Я думаю про себя, что пора начинать. Сейчас мой выход, я начинаю вспоминать. Я останавливаюсь и шепчу ей что-то про белокурого мальчика, и о том, что мне снятся кошмары. Я уверенно говорю ей, что мальчик жив. Ее лицо меняется от страха, она с силой цепляется в мою худощавую руку и пытается выведать у меня как можно больше информации. Она нервничает и покрывается липким потом, несмотря на уличный холод. Ее строгое и красивое личико превращается в вытянутое и искаженное гримасой страха лицо. Она нервничает и давит на меня. Я пытаюсь вспомнить что-то еще, но память ускользает, словно тонкая шелковая нить, хотя я отчаянно пытаюсь цепляться за нее.

Спустя полчаса прогулки, совсем замерзнув Зоя возвращает меня назад – в психушку. Передает медсестре, сухо прощается, цокает каблуками и уходит.

Я буду ждать тебя, дочка, - говорю я шепотом и грустно улыбаюсь.

Еще несколько наших встреч и лед тронется, я обязательно расскажу ей все от начала до самого конца. Я хохочу от удовольствия. Я плачу от безысходности. Я здесь одна, Зося, и без тебя мне так одиноко. Неужели я не заслужила, чтобы на старости быть с тобой рядом? Чтобы именно ты меняла за мной грязные простыни, чтобы ты готовила обеды и будила меня по утрам?

Вместо этого меня окружает старая палата, с пылью и огромным пауком на стене. Я рыдаю от одиночества и проклинаю всю свою жизнь. Ты ненавидишь меня, Зося, а ведь пыталась сделать все, что в моих силах. Я положила всю свою жизнь на то, чтобы ты была мне благодарна, но вместо этого получаю отчуждение и приближение смерти в полном одиночестве.

Новенькая медсестра укладывает меня в кровать, я закрываю глаза, и мой разум наполняется воспоминаниями. Понемногу, с самого начала, по крупицам. Так всегда бывает, когда Зоя уходит.

Я вижу перед глазами Степана – красивого, умного, уверенного в себе. Я падаю прямо у его ног, подвернув лодыжку. Мне невыносимо больно и я прекращаю смотреть на этого красавца, обращая свое внимание на невыносимую боль. Сжав свою ногу, я скулю от боли словно щенок. Он склоняется надо мной и спрашивает:

С Вами все в порядке?

Ууу, болит очень, - говорю я.

Он берет меня на руки и несет несколько километров до больницы, задыхаясь от усталости. Я прошу пустить меня, кричу, что пойду сама, но он отнекивается. На его голове красуется зимний шлем с кокардой. Из-под шапки торчат темно-каштановые кудрявые волосы. Его профиль безумно красив – ровный прямой нос, густые черные брови и пушистые ресницы. Губы сжаты от тяжелой ноши в виде меня. Одна моя рука лежит на его плече, другая полностью обхватила его мужественную шею. На нем пехотная шинель стального цвета, со складками на спине и погонами на плечах. Его одежда притрушена пушистым снегом, я боюсь дышать, боюсь смотреть на него, боюсь спугнуть. Я очарована им.

Когда впереди виднеется больница имени Боткина, он облегченно вздыхает. Я не хочу его отпускать, не хочу, чтобы он уходил, оставив меня в одиночестве. В приемном отделении меня осматривают и говорят, что нога сломана. Оформляют в стационар, и мы прощаемся. Я тихо говорю: «Спасибо» и опускаю глаза. Я понимаю, что если не скажу что-то большее, то он уйдет навсегда.

Как Вас зовут? – спрашиваю быстро.

Степан. А Вас?

Анна, - я улыбаюсь, но он почти не смотрит на меня. Я почти отчаиваюсь. – Вы мой спаситель, Стёпа. Я увижу Вас завтра?

Конечно, - говорит он. – Я обязательно зайду, чтобы проведать Вас.