И всегда в подобные моменты – например, когда симпатичного парикмахера с другой стороны улицы убивают, а твои внутренности опустошены гуараной, – ты начинаешь бормотать в потолок слова, которые похожи во тьме на молитвы.
Именно в такие моменты ты, избегавшая Бога или поступавшая так, будто Он тебе не нужен, обнаруживаешь, что ползешь обратно в жалких попытках завладеть Его вниманием. Ты внезапно оказываешься слаба, и тебе нужно убедить себя, что ты не одна на полу ванной комнаты.
Ванная была безмолвна и все еще вращалась. Я прикрыла глаза, чтобы защитить их от яркого света.
Ничего.
Честно говоря, мне часто бывает стыдно за ту женщину, чей ребенок закатывает буйную истерику в ресторане.
Меня так и корчит – от стыда за нее. Так что я не могу даже примерно представить себе, что должен чувствовать Бог с его миллиардами и миллиардами детей, позорящими себя повсюду. Думаю, будь я на Его месте, я бы остановила всю историю Творения. Я бы перевязала Еве трубы с самого начала и сказала своим глупеньким детям джунглей в фиговых листках вместо одежды: «Вы не в состоянии даже не жрать плодов с одного-единственного дерева в Эдеме? Да я даже видеть не хочу, что натворит ваша популяция, похотливые позорники, в Мичигане, Китае и Канаде».Моя торговля с Богом продолжалась.
Я думала обо всех тех обещаниях, которые могла Ему дать. Я открою суповую кухню. Сделаю поперек лба наколку «Восхитительное милосердие». Продам всю свою собственность… нет, погоди-ка, лучше я все раздам. Стану монашкой. Сделаю все, чего Он от меня захочет. Только бы это ощущение исчезло.
Какая-то часть меня была готова к тому, что утром я не найду своих канцелярских принадлежностей и просьб о письмах в почтовом ящике. Это стало бы подтверждением, что мне представился шанс заниматься действительно замечательным делом, а я его профукала и уничтожила. Сама пустота этого момента была достаточным наказанием.