Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

За пять месяцев пребывания дома я узнала о себе нечто такое, что привело к четырехсотому письму: мне нравится распоряжаться. Я люблю контролировать стихии вокруг меня. Даже если я ненадолго ослабляю контроль, у меня хорошо получается возвращать его. Словно я девушка, которая продает всякую всячину на гаражной распродаже – холодильники, старые письменные столы, книги: «Берите! Мне это не нужно! Эти вещи хорошо мне послужили, но теперь они – все ваши!» А потом я являюсь к тебе домой посреди ночи в страшной лыжной маске на голове, чтобы забрать все обратно. И ты ловишь меня, когда я выдергиваю из розетки штепсель лампы, которую продала тебе. В этом вся я. Я выпускаю вещи из рук, а потом изо всех сил забираю их обратно.

Это странно, поскольку во многом я иду ва-банк. Если это отношения и я тебя люблю, я буду любить тебя, пока оскомину не набьет. Но когда речь шла о Боге – этом вездесущем существе во вселенной, – я не давала никаких обязательств. И это всегда было моей главной трудностью в том, что касалось Бога: позволить Ему остаться в моей жизни. А разве это не самое главное препятствие, скрывающееся за большей частью отношений? Один человек хочет, чтобы его допустили внутрь. А другому трудно даже дверь отпереть. Но есть небрежная красота, существующая внутри отношений, в которых тот, кто колеблется, наконец собирается с мужеством, чтобы прошептать одними губами: «Иду ва-банк».

Я выяснила, что легко идти ва-банк в вещах, которые можешь диктовать и контролировать. Но когда от тебя зависит немногое и ты понятия не имеешь, куда заведет тебя жизнь, делать это становится трудно и страшно. Но что, если именно в тех областях, где отсутствует контроль, и начинается настоящая жизнь?

Я размышляла об этом в тот вечер, когда нашла в родном городке одну церковь. Так же, как в Челси, безусловность чувств в этой церкви выбила меня из колеи и погрузила в хаос. Там не было псалтирей в красных обложках, разложенных по скамьям. Да и скамей как таковых не было. Не было страха, что старики на этих скамьях скончаются посреди службы, уйдя от старости и скверной музыки. Зато был чувак в обтягивающих джинсах, проповедовавший с церковной кафедры, который изобильно пересыпал свою речь словечком «задвинуться» и порой совершенно обезоруживающе плакал, заставляя меня думать: «Ого, вот он действительно пошел ва-банк!»

И еще там была рок-команда. В сущности, она и была основой этой церкви – рок-команда, которая некогда ездила по миру с концертами. Они занимались этим четыре года, пока толпа двадцати-тридцатилетнего народу не решила осесть в Нью-Хейвене, в штате Коннектикут, и основать свою церковь. Это было последним пунктом в их программе. Я думаю, жизнь в дороге с бесконечной переменой мест заставила их жаждать такого рода развития, которое можно реально увидеть. В этом состоит трудность переездов: разные места мелькают так быстро, что не успеваешь понять, действительно ли что-то меняется в атмосфере, поскольку через день ты уже далеко.

Первую свою церковную службу они провели в пасхальный уик-энд того года, когда я переезжала домой из Нью-Йорка. Она прошла в одном из самых грязных и при этом самых легендарных залов Нью-Хейвена – в ночном клубе «Тоудз Плейс». Мерзко даже думать о вещах, творившихся в субботний вечер в здании, которое нам приходилось отскребать в воскресное утро. Но мне понравилась эта идея: церковь – это не здание. Это не место, где люди встречаются, – это люди, с которыми ты стоишь рядом, если веришь, что они – действительно твои ближние.

Я открыла для себя эту церковь ближе к концу августа, примерно за месяц до того, как они начали еженедельные богослужения. По вторникам устраивались собрания общины, на которых десять-пятнадцать человек сидели и разговаривали, время от времени кто-нибудь бренчал на гитаре, и люди молились. Мне понадобилось некоторое время, чтобы освоиться со всем этим, поскольку для меня поклонение Богу всегда было индивидуальным процессом. Я думала, что молиться надо в одиночку, петь – там, где люди не услышат, насколько ты бесталанная, а о своем пути к Богу лучше помалкивать, чтобы никого не оскорбить. Какое-то время на этих джем-сейшенах я осторожничала, ходила на цыпочках. Но со временем расслабилась.

В первый вечер, после неловкости взаимных знакомств, глава церкви раздал присутствующим неоново-зеленые клейкие листочки бумаги. Его звали Чак. Он был одним из пасторов новой церкви.

– Сегодня мы немного расскажем друг другу о себе, – сказал он. – Я хочу, чтобы каждый из вас написал на листке, какие, как вам кажется, у Бога планы на вашу жизнь.