Если ты назвался смелым

— Лаймон Лиепа, если не ошибаюсь? — Папа протянул Славке руку.

Тень пробежала по Славкиному лицу.

— Ошибаетесь,— суховато ответил он.— Лаймон Лиепа — вот.

Я понимала, что Славке очень неприятна папина невольная ошибка. Значит, я говорю дома о Лаймоне. Иначе откуда бы моему отцу знать это имя? Это и в самом деле так. Папа с Тоней обычно, как только я вспомню про Лаймона, переглядываются, улыбаются. Папа иной раз даже спрашивал с веселым интересом:

— Как поживает Лаймон Лиепа?

А теперь вот как все это обернулось! Ну, что поделаешь, надо как-то исправлять. И я, деланно смеясь, сказала:

— Папка, это Чеслав Баранаускас. Мой учитель.

— Ах, так! — Папа ничуть не смутился.— Слышал, слышал и о вас. Очень приятно познакомиться. Прошу извинить за ошибку,— и сел на Славкино место. Сел прочно, показывая, что пришел надолго и что надежды его «пересидеть» окажутся напрасными.

— Ну, рассказывай.

Я рассказываю.

Папа с досадой подвел итог:

— Я так и знал, что этим кончится твоя «строительная эпопея». Урок получила хороший. Только еще не хватало—искалечиться.

Я хотела сказать, что с таким же успехом можно было упасть, скажем, на катке или просто на улице. Вместо меня это довольно угрюмо сделал Славка.

— Безусловно. — Папа не стал спорить. — Кое в чем вы правы. Только, по-моему, профессия каменщика не для девушки.

— У нас много девушек,— возразил Славка.— И Рута работает не хуже других.— Он как будто обиделся, что папа сомневается в моих силах и способностях.

— Очень приятно слышать похвалу,— примирительно улыбнулся папа.— Но от этого профессия каменщика не становится легче.

— Что-то я не видал легких профессий! — проворчал Славка.

Они, наверно, могли бы спорить до бесконечности.

— Не пора ли нам, Слава? — вмешался Лаймон. Что толку было удерживать?

— Славные молодые люди,— сказал папа, когда они ушли.— Ишь ты, даже мимоза больной в подарок. Это кто же, мастер, наверно?

Я дипломатично промолчала. А папа принялся доказывать, что я должна, обязана теперь уйти со стройки. Он и раньше с усмешкой говорил иногда о моей работе, как о блажи. Теперь, по его мнению, эксперимент следовало прекратить.

— Словом,— считая, что все решено, завершил папа,— я иду за такси, едем домой. Все ясно.

— Да, ясно,— согласилась я.— Я никуда не поеду. Тоне и без меня хватает забот. А мне здесь хорошо. Я вовсе не без присмотра, как ты, наверно, думаешь.

— Молодые люди в качестве сиделок?—язвительно спросил папа.— Причем двое сразу. Тебе не кажется, что это… ну, скажем мягко, не совсем удобно для молодой девушки?

И папа долго распространялся о том, как должна вести себя молодая девушка, что для нее хорошо и что плохо. И выходило, что мне ни в коем случае нельзя оставаться жить здесь, в общежитии.

— А как же другим? — с невинным видом спросила я.— Другим можно?

Папа оставил этот вопрос без ответа. Сказал с максимальной твердостью, на какую был способен:

— Собирайся. Едем домой.

— Да ведь мой дом теперь тут,— ответила я. Папа пытливо взглянул на меня и опустил голову.

Посидел немножко молча. Очень тихо сказал:

— Ладно. Пусть так. Но… не забывай же и о нас…

Вот оно что!

Расма — самая красивая девушка в общежитии. У нее такие волосы, про которые пишут: цвета спелой ржи. Никто так, как она, не умеет двумя пальцами и гребенкой мигом соорудить модную прическу. Под солнцем ли, под светом ли лампы крупные волны волос отливают золотом.

Все у Расмы красиво: и фигура, и правильные, тонкие черты лица, и серые, в черных ресницах глаза. Но успехом у парней она не пользуется. Она злая. Глаза ее редко улыбаются.

Когда Славка пришел ко мне еще раз, Расма демонстративно легла на постель. Тщетно делала ей Ганнуля знаки: уйдем. Расма лежала и смотрела в потолок.

Славка скользнул по ней взглядом. Мне показалось: с жалостью. Предложил:

— Давай-ка я выведу тебя погулять на полчасика, Рута.

Мы выбрались в маленький, с молоденькими деревцами сквер возле общежития. От свежего воздуха у меня закружилась голова. Откинулась на спинку скамейки, дышала этим необыкновенным воздухом и не могла надышаться.

И мороза нет, и не тает. Выпавший недавно снег лежал толстым, плотным слоем. Мальчуган лет пяти пытался что-то соорудить из снега.

— Это что у тебя будет? — спросил Славка.

— Гараж.

Но гараж что-то не получался.

— Помочь, что ли? — Славка присел рядом с мальчиком на корточки.— Дай-ка лопатку.

Он ловко нарезал из снега кирпичей, соорудил гараж.

— Вы, дядя, наверно, строитель? — восхищенный постройкой, спросил мальчик.

— Точно. Строитель.— Славка отвечал очень серьезно.

— А вы мне еще что-нибудь построите? Вокзал?

— Построю. В другой раз.

Мальчуган начал заводить в гараж свой грузовичок. Рычал, гудел, создавал «звуковое оформление». Славка смотрел на него, и почему-то грустная улыбка блуждала на его губах.

— Как ты… умеешь с ним! — сказала я.

— Что особенного? — Славка все смотрел на мальчика.— У меня свой такой же…— и поправился почему-то: — Такого же возраста.

Я знала, что у Славки есть сын. Но думала, что он живет с матерью. Спросить же было неловко.