«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть

На одном из таких кораблей в Яффу прибыл широкоплечий бородатый мужчина, одетый в черный сюртук. На голове у него была европейская шляпа, в руке — большой чемодан. Когда пассажир выходил из лодки на берег, навстречу ему устремился сотрудник консульства. Он забрал у прибывшего чемодан, и они двинулись на таможню. В этом не было ничего необычного — работники консульства часто помогали проходить таможню людям, приплывшим на российском корабле, так что бородач не привлек ничьего внимания и не вызвал подозрений.

В консульстве в честь гостя был устроен небольшой прием, в котором, среди прочих, приняли участие священник русской церкви в Яффе и несколько европейских дипломатов. Новоприбывшему был разъяснен статус российских представителей на Святой Земле и те вопросы, с которыми они сталкиваются в повседневной деятельности. Затем его проводили в комнату, снятую в доме православного грека.

Комната была крошечная и почти пустая. Только деревянные лежаки, покрытые циновками, да стол. Службы находились во дворе, столовая — на веранде с видом на море.

Оставив вещи в комнате, Федоров и его спутники вышли в город. Узкий переулок, ведущий на единственную мощеную улицу Яффы, встретил их куриным кудахтаньем и воплями ишаков. Россияне шли по зловонному песку, усыпанному полуразложившимися корками и клочьями бумаги. Навстречу цокал копытами верблюд, груженный бутылями керосина в двух деревянных ящиках, свисающих по обе стороны горба. Женщины с прямыми спинами и в черных длинных платьях шли, неся на головах глиняные кувшины. Оборванные дети играли прямо в грязи. Путники приближались к рынку, оглушавшему овечьим блеянием и гортанными арабскими криками. Федоров уже понимал, что Яффа — далеко не Париж.

В первые же дни по приезде он посетил греческую православную церковь, канцелярию общины тамплиеров и совершил несколько прогулок по берегу. На душе у Федорова было неспокойно. В каждой проходящей женщине ему виделась Ольга.

Федоров бесцельно гулял по улицам, по вечерам, погруженный в свои мысли, выходил в порт. Как-то под вечер проходил он по главной улице. Возле лавки, торгующей тканями, толпился народ. Люди выдирали друг у друга из рук и рвали на части длинные рулоны ткани, стоявшие у входа. Большинство в толпе составляли бородатые евреи в черных кафтанах, но попадались и арабы в джалабиях, и армяне в цветных шапочках. Люди кричали на русском, на идише, на арабском, толкались, выхватывали друг у друга ткань, рвали ее, но внутрь проникнуть не могли, так как дверь была заперта. Дело кончилось тем, что кто-то разбил витрину лавки, и народ начал расходиться. К Федорову подошел араб в красной феске и жестом пригласил его сесть за деревянный столик, стоящий на песке, и выпить с ним кофе. Не зная языка, Федоров лишен был возможности поговорить с арабом. Он только указал на лавку, а араб жестами и ломаными фразами объяснил ему, что лавка эта, крупнейшая в Яффе, принадлежит человеку, чей сын — форменный сумасшедший, который мотается на своей кобыле по всей стране, жену совсем забросил и своими авантюрами загнал родственников и членов семьи в огромные долги.

Первое, что решил сделать Федоров, — это зайти в яффскую контору «Ховевей Цион» и узнать, кто туда приходит, с какими целями и каковы планы этих людей на будущее. Как обычно в таких случаях, он сделал все, что в его силах, чтобы не выделяться на общем фоне: надел русскую рубаху с высоким воротничком, старые темно-серые брюки и картуз. Его борода и задумчивый вид также не вызывали подозрений.

В убогой приемной было тесно. Федоров с трудом нашел место на деревянной скамье, стоявшей у стены. Через открытое окно вместе с горячим влажным воздухом проникал отвратительный запах сточных вод. «Это похуже одесских трущоб», — подумал Федоров, сидя с опущенной головой и с руками в карманах. Худые мужчины с пейсами и в полинявших картузах сидели на скамейках и стояли вдоль стен. Это были представители землячеств и еврейских организаций, купивших землю для заселения или планировавших такую покупку. Федоров намеренно примостился рядом с русскоязычной группой, чтобы с ним случайно не заговорили на идише.

«А вы что здесь делаете? — спросил худой еврей, сильно пахнущий потом. — Чего ждете?»

«Того же, что и вы».

«Из какого вы землячества? Не из рижского, я полагаю?» — вновь спросил худощавый и почесал жидкую бороденку.

«Нет».

«Счастливый вы человек…» Собеседник Федорова попытался улыбнуться, но получилась лишь странная гримаса. Очевидно, не до улыбок ему было. Да и другие посетители приемной выглядели подавленными и озабоченными. «Видите вон тех двух? — продолжал худощавый еврей. — Это отец и сын, купившие землю в Хадере для родственников и друзей из Белостока. И что оказалось? Земля принадлежит местному богачу, и они не имеют права там селиться из-за ошибки в записи… Люди потратили все свои сбережения, а когда попросили вернуть деньги, им ответили отказом. Не возвращают — и все тут!»

Федоров понимал, что ему сейчас лучше помалкивать и дать своему собеседнику выговориться.