Если в сердце осколок чужой души

— Дариан, — тихо прошептала я и потрясла демона, силясь разбудить. Чем его опоили жрецы? Я припала к нагой груди и прислушалась. Сердце еще билось. Самым большим страхом было бы не услышать этих мерных глухих ударов. В висках послышался стук моего сердцебиения. Казалось, эти два звука пытались слиться воедино, лишний раз доказывая, как нам другу друга не хватало, и как близка та грань, когда мы можем потерять нас. Закусив губу, я едва сдержала слезы, чтобы не разреветься, как Сиата, не переставающая лить слезы в собственной скорби.

— Я просто поверила им, своим детям, — раздался новый всхлип богини, я снова повернула голову в сторону сияющего Тамерлана. — Ты ведь тоже верил своим, — проговорила богиня обиженно, печально.

— Почему ты просто не пришла ко мне? — понизив голос, спросил Тамерлан. — Ведь я любил тебя. Я бы помог разобраться во всем, обличить лжецов…

— Я не посмела предать народ свой…

— Не смогла предать народ свой? — бог-демон начинал терять терпение. — Но они сами предали тебя. Посмотри. Посмотри на деяния их. Сколько душ они загубили, чтобы оставить тебя в темнице собственного отчаяния?!

— Замолчи, — совсем тихо взмолилась серая тень и сгорбилась еще больше, обхватив голову руками. Внутри меня что-то печально оборвалось от вида этой несчастной женщины: она уже не одно столетие вот так лила слезы. Может, это от того, что в груди трепетал осколок божественной души, кто знает? Но сейчас так остро ощущалась эта боль.

— Сиата, они последние. Больше ни в тебе, ни во мне не осталось осколков душ, — Тамерлан отвел руку в сторону, указывая на меня и бездвижного демона предо мной. На миг мне стало еще страшнее, я вцепилась в демона, боясь его даже отпустить. Нет, я не хочу, чтобы он умер, даже не узнав, что я так долго любила его, все это время. Что я так боялась признаться ему в своих чувствах. Нет, только не так. Я положила голову на грудь Дариана и обняла его холодное тело, которое возможно и не согреется боле.

— Я не знаю, что мне делать… Я много лет умирала вместе со всеми этими душами, будто меня и не было никогда, — сквозь плач тихо говорила богиня, растягивая слова. — Будто, все было сном, далеким, нереальным. Мне кажется порою, что я уже мертва… Не лучше ли просто убить меня?..

Я слышала каждое слово, произнесенное хриплым женским голосом, и плакала. Холодная кожа под моей щекой намокла от горячих соленых слез, я еще крепче обхватила демона. Осознание того, что вместе с богиней могу умереть и я, прошлось будто разряд молнии по телу.

— Отпусти, — серебристый свет переместился вперед к тени и объял ее. — Не губи еще жизни, ты не в праве их отнимать. Как и я не вправе отнимать жизнь у него, — мягкий всплеск света снова направился в нашу сторону. — Надо поторопиться, пока полночь еще не вступила в силу, мы можем все исправить. Понимаешь, Сиата? Я тоже не знал. И не хотел знать… Я верил, что я одинок, несчастен и всеми забыт. Но она не смогла уйти, не разобравшись в чужом горе. И она последняя из многоликих. Пойми, что больше ты не возродишься, у тебя больше нет права на ошибку. Умрут не только они. Твои глупые дети уничтожат еще ни один мир, пока не истребят неугодных им демонов. Но и тогда жажда крови в них не прекратится, — речь бога демона вышла очень эмоциональной, впервые я услышала его настоящие эмоции, только его возлюбленная могла разбудить их. — Сиата, у нас еще есть время. Только дай мне руку, — в голосе Тамерлана слышалась мольба.

— Скажи, Тамерлан, почему ты ушел в Бездну? Почему не пришел ко мне? — раздался робкий вопрос.

— Глупая женщина. Ты сама отвернулась от меня, я не смог даже приблизиться к твоему миру. Такова была твоя любовь? Я стучался в запертые двери…

— Прости… Прости меня, Тамерлан.

— Как можно простить спустя столько лет? Спустя столько смертей и пролитой крови? Когда столько боли причинили твои дети всему Сплетению. Ты ведь сама знаешь, скольких они сподвигли на войны, скольких живых существу отправили на жертвенные столбы…

— Прости…

— Не у меня тебе надо просить прощения, Сиата, — неожиданно спокойно произнес Тамерлан. — А у всех душ, что остались в твоей тьме. И у них, они умирают в твоей тьме, в них последние осколки наших душ.

Серая тень подняла голову, я видела смутно, сквозь пелену горьких слез. Но даже и так, в свете, исходящем от бога-демона, вполне различала фигуру эльфийской девы укутанную в саван: грубый, бесформенный, больше напоминающий тени скопившиеся вокруг нее. Стоило мне только подумать об этом, как на самой ткани я стала различать черты лиц, очертания рук. Бездна. Дева богиня и правда была окутана призраками душ, что не находили упокоения, не уходили в круг перерождения и чернели в ненависти своей, отравляя саму богиню.

— Поднимись с колен, Сиата, найди в себе силы, — снова прогремел голос Тамерлана.

— Не могу… — две костлявые руки, едва обтянутые серой кожей взметнулись к лицу. Она снова прятала свое лицо в ладонях и сотрясалась, всхлипывая.