Если вам дорога жизнь

Вцепившись в сумочку, Мег зашагала к кассе.

- Привет!

Ее словно громом поразило. Она медленно повернулась, цепенея от ужаса.

Из окошка "бьюика" на нее смотрел Чак. На лице его поигрывала знакомая ухмылка.

- Тебя подвезти, крошка? - спросил он.

Эллиот Хансен считался блестящим мастером бриджа, мирового уровня, но его вполне устраивал пост секретаря клуба "Пятьдесят" - он был отпетым гомосексуалистом, и спортивная сторона бриджа его абсолютно не интересовала.

В этот жаркий и солнечный день он сидел за своим столом и разглядывал детектива Лепски, как разглядывают большого мохнатого паука, невесть откуда свалившегося к вам в ванну.

Эллиот Хансен был статный, осанистый и видный мужчина. Густые седые волосы спадали на воротник. Ровнейшие ряды вставных зубов, которые он чистил минимум три раза в день, так и лучились, стоило ему улыбнуться. Он уверял, что ему шестьдесят, но даже набросив лет семь, вы бы все равно промахнулись. В сфере его общения находились только богачи, люди богатые до неприличия. Он купался в роскоши, пил только старые выдержанные вина. В маленьком мире клуба его окружала только роскошь, но даже сейчас Хансен не упускал случая легонько облапить где-нибудь в туалете первого попавшегося красавчика.

Шеф полиции Террелл решил: к Хансену нужно послать Тома Лепски, здесь нужен именно он, - человек, который не витает в облаках, далек от снобизма, не робеет перед богатством, а самое главное - обладает недюжинным честолюбием.

- Слушаю вас, - нежно пропел Хансен. Он вытащил из-за манжеты надушенный шелковый платок и помахал перед своим изысканным носом.

Своим полицейским голосом, заставившим Хансена поморщиться, Лепски объяснил цель своего прихода.

По происхождению Эллиот Хансен был англичанином. Много лет назад он служил мажордомом у некоего герцога, но однажды герцог здорово вляпался с каким-то бойскаутом. Вскоре английская полиция пресытилась и собственными деяниями Хансена, ему пришлось уехать из страны, и он с радостью принял пост секретаря самого престижного клуба для игроков в бридж во Флориде, клуба для избранных.

Хансен слушал Лепски, едва веря собственным ушам.

- Но, мой дорогой друг, это в высшей степени немыслимо! Один из нашей обслуги? Нет! Нет! Категорически невозможно!

Лепски ненавидел гомосексуалистов не меньше, чем Хансен ненавидел детективов. Он заерзал в кресле, сдерживая раздражение.

- Мы ищем индейца, - сказал он. - По нашим данным, ему года двадцать три - двадцать пять, густые черные волосы, ходит в темных джинсах и цветастой рубахе. У вас есть индеец, который подходит под это описание?

- Такой молодой? - Хансен поморщился. - Нет... нет... все наши индейцы - народ в возрасте. Работают у нас много лет... да, еще как много... и всю жизнь - в цветастых рубахах. - Он отвел голову назад и засмеялся. Произведенный им звук напомнил Лепски ржание кобылы.

- Угу... но поставьте себя на наше место, - напирал Лепски. - Два члена вашего клуба убиты. Третий решил сыграть в ящик сам: убили его любовницу. У нас, естественно, возникает вопрос: нет ли связи между убийцей и вашим клубом? Нам известно, что убийца - индеец-семинол. Улавливаете? Может, кто-то из вашего персонала взялся за отстрел членов клуба?

Хансен высокомерно улыбнулся, демонстрируя шикарные вставные челюсти.

- Уверяю вас, дорогой друг, вы совершенно не там, абсолютно не там ищете. Наши слуги работают у нас не первый год... Далеко не первый. Они нас обожают. Вы себе этого просто представить не можете. Эти индейцы - народ исключительно преданный, такие душки. Они нас обожают.

- А вдруг кто-то из них заимел на вас зуб? - настойчиво допытывался Лепски. - Может, кто-то считает, что с ним плохо обошлись?

- Плохо обошлись? - Хансен искренне поразился. - К персоналу здесь наипрекраснейшее отношение. Мы как одна семья - большая и счастливая.

Лепски тяжело задышал через нос.

- Вы никого из персонала не увольняли? Может, кто-то не отвечал вашим требованиям?

Во время всего разговора Хансен поигрывал ручкой с золотым пером. Тут она выскользнула из пальцев и покатилась по столу. Он чуть вздрогнул, будто на секунду дал о себе знать какой-то зубной нерв. От глаз Лепски это не укрылось.

Последовала долгая пауза, потом Хансен поднял ручку и принялся снова катать ее между пальцами.