Если вчера война...

— Ладно, подполковник. — Вождь вернулся за стол, подобрал брошенную трубку, брезгливо смахнул ппямо на пол рассыпавшиеся табачные крошки. — Верю я тебе. И не только из-за бумажек этих мерзких. — Пожелтевший чубук зажатой в кулаке трубки указал на протокол допроса журналистки. — Главное, что я тебя понял. Ты ведь до конца решился идти, до самого конца, каким бы он ни был, этот конец. Потому и не боишься, потому и такие опасные веши мне говоришь. А тру сы и вруны так себя не ведут. Ты свой выбор сделал подполковник, и не ошибся, теперь бы мне не оплошать. Давай перекусим, а после еще поговорим...

«Кремлевский» завтрак, как обозвал его про себя Крамарчук, оказался более чем скромным: судя по всему, перекусить в устах Сталина означало именно перекусить, и ничего более. Иосиф Виссарионович и вовсе практически ничего не ел, ограничившись парой стаканов крепкого чая с сухарями, Юрий же заставил себя проглотить несколько бутербродов и выпить чашку кофе, между прочим, весьма недурного. Еду принес, конечно, не сам Поскребышев, а немолодой сержант госбезопасности с равнодушными глазами профессионального убийцы. Дождавшись, пока он заберет поднос с остатками завтрака, Сталин откинулся на спинку кресла и с видимым удовольствием закурил.

— Продолжаем, товарищ Крамарчук? Документы твои я очень хорошо проштудировал. По правде говоря, я эти дни и не спал-то почти, все происходящее понять пытался. Вот ты говоришь, что одной из главных наших ошибок был удар по православию, подрыв свободы вероисповедания, так? А почему? Обосновать можешь?

— Могу, товарищ Сталин. — Этого вопроса Крамарчук в любом случае ожидал. — Только можно вначале вопрос?

Собеседник нахмурился и настороженно кивнул.

— Разве не вы еще в двадцатых называли атеисту ческую литературу «антирелигиозной макулатурой»? По краайней мере, наши историки приводят подобное высказывание в одной из ваших записок.

— Пприводят, да... — Похоже, подполковнику сошенно неожиданно удалось удивить собеседника. — Чтож хорошие у вас историки, хоть и неправильно молодежь учат. Да, говорил. И от слов своих не отказываюсь.

— Зачем же тогда церкви-то рушить было? Мнение ваше об историках я охотно принимаю, но тут с ними согласен: этим вы сильно народ против советской власти настроили . Вы ведь, товарищ Сталин, великорусскую и интернациональную идею всячески поддерживали, тех же грузинских национал-уклонистов в пух и прах разнесли, а тут? Нет, с одной стороны, я вас прекрасно понимаю, нужно было ввести новую идеологию, отделить церковь от государства, монополизировать верховную власть и захватить молодые умы... и все же. Простите, но это была серьезная ошибка. Изначально, может, и не ваша, но храмы-то уже после смерти Ленина взрывать начали, с конца двадцатых, если память не изменяет...

— Знаешь, подполковник, давай мы эту тему прикроем. Пока. Или ты все-таки хочешь от меня ответ услышать?

— Да нет, пожалуй, не хочу. Главное, что я сам высказался.

— Дипломат из тебя хреновый, подполковник, врать не умеешь, — усмехнулся Вождь. — А ведь я могу ответить. Только зачем тебе мой ответ, если ты мне сам о молебнах перед сражениями писал? Этого тебе достаточно? Хорошо, отвечу. Восстановим мы церкви. И преследовать никого больше не станем. А народ? Народ простит. Кто веру свою тогда не предал, тот и без моего вердикта и поныне верует. Ну а остальные — сам понимаешь … Ладно, Крамарчук, хитрый ты хохол, подловил-таки товарища Ста лина. Хорошо, признаю ошибочность этой идеи. Сам знаешь, где я учился. Тем более если ты ничего не напутал, скоро Вера нам ого как понадобится. Что дальше?

— Дальше? — смешался подполковник: чего – чего, а столь легкого признания Сталиным своей вины он уж никак не ожидал. — Ну, наверное, о репрессиях стоит поговорить?

— О массовых? — снова усмехнулся тот, явно используя вычитанный где-то в предоставленных наркомом документах термин. — Сколько там ваши современники насчитали, шестьдесят миллионов? Плюс тридцать на войне? Ну-ну... можем и поговорить Только учти, не ты один об этом писал. Так что про обезглавленную армию я в курсе. Про великого стратега Тухачевского, например. Угадал?

— Нет, товарищ Сталин, не угадали. Как раз этого великого полководца я трогать не стану. И бывших товарищей Ягоду с Ежовым тоже, и еще многих. И то, что вы по старой ленинской гвардии частой гребенкой прошлись — правильно. Но ведь были и другие, товарищ Сталин. Я, к сожалению, не историк, конкретных имен не помню, но многие из смещенных со своих постов или репрессированных военачальников могли бы оказаться весьма полезными в грядущей войне.