Если верить Хэрриоту…

Наевшись, свиноматки отправлялись в спальное отделение, и там их тут же окружали поросята. Только мамаша ложилась, толпа ее миниатюрных копий, толкая друг друга, бросалась к соскам. Драк не было — каждый малыш знает свой сосок и хватает только его. Но стычки все же вспыхивали — иногда кто-нибудь в спешке оказывался не на своем месте и потом мчался напрямик, спотыкаясь о своих братьев и сестер, к нужному соску. Порой какой-нибудь жадный поросенок хватал соседский сосок заодно со своим — тогда уже следовала короткая потасовка с законным хозяином. Но такое выяснение отношений имело место лишь среди очень маленьких поросят, которые совсем недавно появились на свет и просто не успели определить, кому что положено. Более старшие разбирались быстро и без потасовок. Насосавшись, поросята помладше ложились отдохнуть, а старшие отправлялись бродить по выгулу.

Тут и наступал черед уборщиков. К самим свиноматкам мы не заходили — далеко не каждая свинья спокойно посмотрит на появление возле ее ненаглядных малышей чужого человека. Я пробовала было сунуться — от зубов и копыт ринувшейся на меня, как ураган, мамаши меня спасло лишь то, что дверца в тамбур была закрыта. Свиноматка ударилась всем своим мощным телом о прутья так, что бокс содрогнулся, а меня словно ветром сдуло. С тех пор я, если мне доверяли уборку, предпочитала делать это снаружи, просовывая только метлу и шуруя ею через прутья. Неудобно, и надо мной потешались остальные девчонки, особенно Иринка Ямашкина, которая раньше, у себя дома, имела возможность общаться со свиньями. Но я готова была терпеть что угодно — рисковать своей жизнью как-то не хотелось.

Гораздо легче оказалось производить уборку у отъемышей — поросят в возрасте от тридцати до шестидесяти дней. Это уже вполне самостоятельные подростки, по пылу и брызжущей из них энергии похожие на человеческих детей семи-восьми лет. От них было больше всего шума, потому что, если в боксах свиноматок какой-нибудь поросенок и поднимал визг, это могло означать только одно: мамаша неудачно повернулась и придавила его, и теперь малыш изо всех силенок старается выползти из-под ее туши. Отъемыши уж если вопили, то все разом — просто из солидарности или потому, что делать больше нечего. То и дело в разных боксах раздавался визг, его тут же подхватывали в соседних клетках. Наверняка среди поросят было два-три невыявленных провокатора, которые по очереди устраивали шум, а потом втихомолку наслаждались полученным эффектом. В самом деле, наблюдая за другими животными, я заметила, что большинство детенышей склонны находить себе развлечения. С удовольствием играют иногда даже взрослые звери. Про свиней вряд ли можно сказать, что они тупые, ограниченные твари — умнее их только дельфины, собаки, обезьяны и, как ни странно, гуси.

В этом отделении обитали поросята и свиноматки. Здесь на свет появлялось молодое поколение, и я опять, как в родильном отделении, страстно желала хоть одним глазком увидеть совсем маленьких поросят. Здесь, с мамашами, были поросята разного возраста и, соответственно, разной величины — от тридцати до шестидесяти сантиметров в длину. Самые младшие были и самыми миниатюрными — стройненькие, нежно-розовые, изящные и хрупкие. Самым маленьким было всего два дня от роду. Они большей частью спали, и именно их мамаша показала мне, что соваться без нужды в клетку не следует. Только «благодаря» ей я в тот же день была переведена в соседний цех, где рос и ждал своей участи молодняк старше двух месяцев — так называемые откормочники.

В маточнике было четыре ряда боксов — один был занят матками с малышами, в двух других находились отъемыши, а один пустовал, ожидая новой партии супоросых свиней. Здесь же оказалось всего два ряда загонов, тянущихся вдоль единственного прохода, по которому дважды в день проезжала тележка кормораздатчика. Полужидкая мешанка точно так же лилась в чуть наклоненные кормушки с одной стороны, а подсвинки подходили и ели с другой.

Работавшие здесь пугали меня, горожанку и новичка, жуткой грязью, которую придется ворочать в одиночку, и я шла в откормочный цех с трепетом и дрожью. Лопата и метла — вот все, что мне полагалось, и я не представляла, как справлюсь.

Но, перебравшись через трубы заграждения — помогло золотое детство, когда я по полдня не слезала с деревьев, — и оказавшись в первом загоне, я поразилась.

Здесь жили, наверное, десятка полтора подсвинков месяцев пяти от роду — ростом уже с небольшую собаку. Упитанные, этакие розовые тушки, они лежали вповалку у задней стенки, на небольшом возвышении, и около них было чисто. Вся грязь скопилась ближе к кормушке, где я в полу увидела знакомые щели навозного транспортера. Таким образом, убирать мне пришлось меньше половины территории — другую, как ни странно это звучит, содержали в чистоте сами свиньи. Когда я принялась за работу, большинство мирно спали, и лишь несколько поднялись и неспешно начали бродить вокруг, бесцельно кружа по загону.