Если верить Хэрриоту…

Подняли дугу, и корова спокойно зашла в станок, где ткнулась носом в кормушку, требуя комбикорма. Ее даже не особо возмутило, что на ее долю выпало всего несколько горсточек. Чуть было не выключенный мотор загудел снова — ради нее одной.

Как я потом выяснила, Марьяна обладала уникальной индивидуальностью. Она никогда не ходила вместе со стадом, предпочитая бродить своим путем. Ночевала она в загоне, со всеми, но когда коров выгоняли на пастбище, гордо покидала общество и отправлялась гулять сама по себе. Забредя куда-нибудь далеко, она частенько пропускала дневную дойку и являлась только под вечер.

Ее любовь к самостоятельности проявлялась во всем. Когда коров гнали на водопой, Марьяна неизменно заходила в воду в стороне от остального стада и покидала берег водоема первая, лениво отмахиваясь хвостом от слепней и не обращая внимания на собачонку пастуха, которая с лаем мчалась за нею и пробовала кусать за задние ноги, пытаясь вернуть бродягу на место. Марьяна не отвечала на ее провокации — для нее просто не существовало ничего, кроме неизведанных далей. Сколько раз бывало, что ее находили на чужих огородах, где она паслась, пока стадо следовало на дальние клеверные пастбища.

Марьяна страдала хромотой — при ходьбе она как-то странно виляла задом, словно когда-то давно ее разбил паралич, от которого она не до конца излечилась. Кроме того, левое заднее копыто ее было уродливо до удивления — обе «клешни», составляющие его, разрослись раза в два длиннее обычного и заходили одно на другое, словно скрещенные «от вранья» пальцы. Такое разрастание копытного рога характерно для коров в конце зимы после долгого периода малоподвижного образа жизни, когда животные большую часть времени стоят на привязи. Копыто Марьяны сохраняло эту форму, несмотря на увлечение его обладательницы путешествиями, и вовсе не спешило стачиваться в дороге.

А в том, что Марьяна любила побродить и при этом не считалась со временем и расстоянием, мне пришлось убедиться на собственном опыте.

Однажды мы выехали на вечернюю дойку немного раньше срока и втайне радовались этому — дорога была длинная, пока подоим, будет поздно, но так хоть закончим пораньше. Нам только что выделили новую машину взамен вечно ломающегося «ЗИЛа» Фунтика, и мы летели как на крыльях. Я стояла в кузове, опираясь руками о крышу кабины. Из нашей бригады мало кто днем прятался от солнца. А уж ощущать на лице дыхание летящего навстречу ветра, видеть, как разворачивается впереди лента дороги, как встают по бокам рощицы, одинокие кусты, овраги и деревня Шаморга, и вовсе было наслаждением.

Шаморга приближалась. Уже виднелась провалившаяся крыша церкви, стоявшей на всхолмии. Уже вокруг пошли дальние огороды, вильнула в сторону колея, ведущая к другому концу деревни. Как вдруг сбоку, на равнине, мы увидели светлое пятно, медленно перемещавшееся.

— Смотри, Галочка, никак твоя корова! — толкнула меня локтем Лена, стоявшая рядом со мной.

Зрение у меня далеко от идеального — все мне говорят, что нужны очки, но времени обзавестись ими нет. Пятно-то я видела, узнавала, что это корова, но что она из моей группы… Я не могла взять в толк, как можно на таком расстоянии разглядеть на спине у хвоста красную продольную полоску — знак моей группы.

Я уже готова была поспорить, но тут дорога сделала поворот, и корова оказалась ближе к нам. Приглядевшись, я в самом деле узнала Марьяну. Это была ее небольшая головка с короткими обломанными рожками на по-оленьи гибкой шее, ее вихляющая, неровная походка, ее метущее землю вымя. Корова шла спокойным, размеренным шагом, подняв голову и устремив взгляд на горизонт. Летний лагерь располагался чуть в стороне от направления ее следования, и, судя по всему, она не собиралась сворачивать к нему.

— Не иначе как от стада отбилась, — рассудила Лена. — Опять поздно явится.

Но в тот вечер Марьяна не пришла вовсе. Я беспокоилась, ведь мы отвечали за жизнь и здоровье доверенных нам животных! Однако на следующее утро первой, кого мы увидели, вылезая из машины около стана, была Марьяна. Корова стояла у самых дверей и ждала нас. Не выказывая ни раскаяния, ни нетерпения, она последовала за нами, первая вошла в станок и дала понять, что желает немедленно быть подоенной. А отдав молоко, вышла в загон, подошла к калитке и тут впервые обернулась на людей с недовольной миной. «Я сделала свое дело, выполнила долг, — говорил весь ее вид. — А теперь я хочу отправиться по своим делам. Вы не имеете права дольше задерживать меня здесь против моей воли. Я требую, чтобы немедленно открыли ворота и выпустили меня!» И уж конечно в тот день она не стала ждать, пока подоенные коровы не спеша выйдут из загона, — покинула его первая и, не теряя и минуты, отправилась вперед, к синевшим на горизонте неизведанным далям.