Я с понятным вниманием ловила эти беседы — в доме, где мы жили, телевизором и не пахло, и волей-неволей приходилось довольствоваться рассказами собеседников. О многих кознях доньи Эстер приходилось только догадываться.
— Расскажи, что там было? — пользуясь паузами в разговорах, приставала я к Татьяне. Она обычно исполняла мою просьбу, но однажды ей это надоело.
— У тебя что, своего телевизора нет? — огрызнулась она беззлобно.
— Нет, — ответила я. — Мы в общежитии живем, а там от телевизора только розетка.
Разговор расстроился, но когда мы расходились по рабочим местам, меня незаметно догнала Ирэн. Она в тот час была со всеми, но не вступала в беседу.
— Тебе что, правда негде смотреть телевизор? — спросила она.
— Да, у нас вечерами в комнате так скучно — хоть на стенку лезь.
— А приходи ко мне, — вдруг предложила она. — Я живу недалеко…
— Где? — загорелась я. Хоть ненадолго разнообразить вечера в общежитии!
Ирэн посмотрела на меня с интересом сверху вниз:
— Знаешь, где почта?
— Конечно! — Местоположение почты, столовой и бани любой мало-мальски опытный студент узнает в первые же дни по приезде на новое место.
— В том же доме, второй подъезд, четвертый этаж… Приходи после работы.
Приветливо кивнув мне, Ирэн направилась к своему отделению.
— Погоди, — окликнула я ее осторожно, спохватившись, — только я не одна живу… У меня подружки!..
— Ну, приходи с ними, — пожала плечами Ирэн с полным спокойствием.
Везде, в деревнях и городах, так много народа смотрело сериал про плачущих богатых, что работу по вечерам руководителям хозяйств приходилось согласовывать с программой передач. Дабы не было прогулов, вечером мы приходили на конюшню на целый час раньше, чтобы успеть до половины восьмого сделать все дела. Сперва долго обсуждалось предложение, чтобы начинать вечернюю смену после просмотра очередной серии, но общество воспротивилось, и наши лошадки гуляли на целый час меньше — потому что мы очень хотели вовремя поспеть к экрану.
Теперь все трудились в ударном темпе и, закончив свои дела, чуть ли не бегом помчались по домам. Я забежала в общежитие за Альбиной, и мы вместе отправились в гости. Лену предупредить не могли — она заканчивала свою работу в восемь независимо от остального мира.
Звоня в дверь, я в глубине души побаивалась, что Ирэн забыла или успела пожалеть о своем приглашении. И, когда она открыла дверь, я робко напомнила:
— Ты нас приглашала… на вечер…
— Проходите, — спокойно ответила Ирэн.
В ее маленькой однокомнатной квартирке царил тот художественный беспорядок, какой я впоследствии заметила и на ее рабочем месте. Явное небрежение к чистоте и презрение к уборке читалось во всем. Широкий разобранный диван, несколько стульев и кресел, два шкафа и этажерка, забитые книгами, и телевизор в углу. Из глубины комнаты нам навстречу вышла старушка.
— Моя мама, — объяснила Ирэн. — Мам, это с моей работы. Пришли посмотреть телевизор. Проходите!
Старушка посторонилась так же спокойно, как и ее дочь.
До начала фильма оставалось еще несколько минут, и мы с Альбиной оглядывались по сторонам. В углу около балконной двери часть пола была отделена досками, и оттуда доносились звуки, ошибиться в значении которых было невозможно — это попискивали щенки.
Едва я сделала шаг в сторону загородки, навстречу мне оттуда с тихим предупреждающим рычанием поднялась голова — рыжая спаниелька требовала, чтобы я немедленно убралась, но я успела углядеть четверых разноцветных щенков прежде, чем рычание их мамаши перешло в лай.
Ирэн мягкой жирафьей походкой выплыла мне навстречу из кухни.
— У нее щенки, — объяснила она грустно и твердо. — Лучше не подходи — укусит!.. Садитесь, сейчас начнется! — И включила телевизор.
Я пристроилась у шкафа. Отсюда мне был виден не только экран, но и загородка со щенками. Их мать положила голову на край и не сводила с нас пристального недоверчивого взгляда, тихо рыча в продолжение всей серии. А когда мы наконец собрались уходить, выбралась и проводила до порога, словно хотела удостовериться, что мы ушли совсем.
Сериал показывали чуть ли не ежедневно, и мы зачастили к Ирэн. Хозяйка встречала нас с неизменным выражением грустного гостеприимства и ни разу не выказывала недовольства нашим посещением. Но и в то же время она не делала попыток поговорить, и мы узнали о ней лишь то, что она действительно была учителем биологии, но обстоятельства вынудили ее работать на конюшне.
Ирэн брала выходной сразу за два месяца, то есть мне приходилось замещать ее целую неделю. В последний вечер она провела меня по своему отделению, показывая старых жеребцов и кобыл. Всех она знала по именам, но я никого не запомнила — на дверях не было табличек, а она кличек не повторяла.