Если верить Хэрриоту…

Прошло время, и вот я опять в родильном отделении — уже не как наивная студентка, но как практикант, на которого можно положиться. Морально и теоретически подкованная, я готова сама помочь появиться на свет новой жизни.

За то время, что я не была здесь, — прошло два с небольшим года — в родилке мало что изменилось. Такие же коровы, те же клетки с телятами, что так же готовы в любое время сосать и жевать ваши пальцы, та же кормосмесь с кальциевыми добавками. Только на сей раз, едва переступив порог, я увидела подле толстой угольно-черной коровы маленького, но упитанного бычка, который, чуть не вставая на колени, сосал мать, толкая ее широким лбом в вымя.

— А он почему здесь? — обратилась я к телятнице, заканчивавшей уборку перед уходом. Видеть теленка-индивидуалиста было мне в новинку — на фермах это не допускается.

— У нас теперь телят до трех дней оставляют под матерью, — сказала та. — Так они растут лучше, и коровы спокойнее.

Корова тем временем облизывала своего сына и строго покосилась на меня, когда я прошла слишком близко от ее чада. Она была готова встать на его защиту, несмотря на то что ее, как и всех, привязали. Обежав взглядом отделение, я заметила еще одного теленка, который тыкался носом в кормушку матери, еще не понимая, для чего она.

Пока телятница собиралась домой, я еще раз прошлась вдоль рядов, отмечая коров, у коих по всем признакам роды должны были состояться в эту ночь. Их оказалось три, причем одна явно решила не дожидаться полуночи. Расставив пошире ноги, большая ширококостная корова стояла с задумчивым видом, меланхолично пережевывая сено, а серо-розовый околоплодный пузырь уже болтался у нее под хвостом, и слизь текла на пол тягучими каплями. На моих глазах корова натужилась — пузырь стал еще больше, качнулся и вдруг лопнул. Воды вместе с кровью и слизью хлынули на пол. Корова вздохнула с явным облегчением и стала жевать активнее — видимо, решила, что на этом все кончилось.

Я поспешила в подсобку, где моя подруга Виола, с которой нам выпало дежурить, устраивалась поудобнее на толстой плоской трубе отопления — пара таких труб проходила вдоль стен. Воздух они, правда, нагревали с трудом, но долго на них не усидишь — сваришься.

— Там корова лопнула, — сообщила я, беззастенчиво используя подходящую к случаю цитату из Даррелла. Меня, однако, поняли.

— Пошли поглядим. — Телятница не выказывала ни радости, ни волнения. Наоборот, в голосе ее послышался скептицизм — она явно не доверяла практикантам.

К тому времени роженица сообразила, что происходит что-то не то. Она перестала жевать, пригнула голову и отчаянно тужилась, подняв хвост. Слизь и воды лились из нее при каждой потуге, и мне вдруг показалось, что мелькнуло копытце.

— Выходит, — сказала я.

— Еще рано, — охладила мой пыл телятница (чьего имени, к стыду, я не догадалась узнать). — Через полчасика начнется. Тут дежурная скотница есть — позовете тогда ее.

Она махнула рукой в сторону другого конца отделения, где виднелась дверь второй подсобки, и повернулась было уйти, но тут корова решила обратить на себя наше внимание. Она низко, с придыханием, мыкнула, выгнула спину дугой и — два копытца на несколько секунд высунулись на свет Божий.

Я бросила невольно взгляд на Виолу — у нее самой был ребенок, она должна была хотя бы сочувствовать роженице. Но, судя по всему, переживала только я — остальных это зрелище не занимало.

— Пошли за веревкой, — сказала телятница. То, что из-за отела она попадет домой несколько позже, ее не волновало.

Спеша увидеть все и поучаствовать в деле с максимальной отдачей, я суетилась за двоих. Виола же просто наблюдала — и поступала правильно, ибо я чаще всего мешала пришедшему на помощь скотнику.

Корова же, чуть заметив, что вокруг нее началась суета, прекратила тужиться и успокоилась. «Вы тут, — говорил весь ее вид, — значит, я спокойна. Можно передохнуть и расслабиться».

Несколько минут мы стояли над нею. Наконец телятница отправилась домой — не всю же ночь ей ждать, когда корове приспичит. Потом ушла и скотница, оставив около стойла веревки и ведро с водой.

— Если что, вы нас позовите, — окликнула я ее.

Мы с Виолой вернулись в подсобку. Нам предстояло не спать всю ночь — так полагалось. Но первое, что мы сделали, это принялись устраивать постели. Собственно, занялась этим Виола — мне было не до того. Я выгружала из «дипломата» вещи — термос с чаем, бутерброды, несколько толстых книг по коневодству (чем-то же надо было заниматься!) и тетради. Я не хотела спать — мне казалось кощунством пропустить такую ночь.

Скотница пришла за нами, когда мы собрались поужинать.

— Пошли, студентки, — чуть пренебрежительно окликнула она нас с порога.

Наша корова уже лежала на боку, подтянув под себя ноги, и тужилась с полной самоотдачей. Выпуклый бок ее то вздымался, то опадал. Она остекленевшими глазами уставилась в одну точку, стараясь вытолкнуть из себя две ножки с бледно-розовыми копытцами, нежными и мягкими, как кошачьи лапки. После одной особо сильной потуги они высунулись почти на треть и показалось еще что-то похожее на нос.