Таня отыскала глазами Таранова и неожиданно поняла, что рядом с ним никогда не чувствовала умиротворения. Рядом с ним каждую минуту приходилось быть начеку. Она снова вспомнила слова тети Поли, которая всегда была против Лешки и не скрывала этого: «Мужчина, который искрит, как высоковольтный кабель, опасен для жизни». Таня очень надеялась, что тетка ошибается.
Ордынск, день первый
– Ордынск! Как много в этом звуке непоправимости разлуки! – воскликнул Рысаков, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей к входу в драматический театр. – Сегодня нас афиши славят, – он выбросил руку вперед, словно чтец-декламатор, – а завтра… М-м…
– Слава нас раздавит, – подсказал Курочкин, медленно взбиравшийся по лестнице вслед за ним.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила мужа Яблонская, наморщив лоб. – Мне кажется, у тебя в последнее время одышка. – И обвиняющим тоном добавила: – И ты какой-то бледный.
– Он бледный, у него одышка, – подхватил противный Рысаков. – От славы у него отрыжка!
– Тихон, угомонись. На тебя смотрят местные жители, – предупредил Будкевич со снисходительной улыбкой. – Артист должен держать фасон.
Алик был доволен спектаклем и откровенно расслабился. Администрация театра предлагала устроить банкет, но он наотрез отказался, решив, что труппа не захочет развлекаться. После того что произошло в Перегудове, настроение у актеров было отнюдь не праздничным. Однако сегодняшнее удачное выступление всех приободрило.
После спектакля актеры, все еще в костюмах и гриме, высыпали на улицу и раздавали автографы в сквере, возле большой красочной афиши, на которой было крупно написано: «Если вы не влюблены. Сенсация летнего сезона!» Теперь все они гуртом возвращались в театр, оживленно обмениваясь впечатлениями.
Поздние летние сумерки принесли с собой благословенную прохладу. Таня на минуточку задержалась внизу, под деревьями, жадно вдыхая воздух полной грудью. Днем у нее от жары разболелась голова, и во время спектакля она чувствовала себя неважно. Сейчас ей хотелось побыть одной, прогуляться, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом. Но не в костюме же. Она осторожно поставила ногу на первую ступеньку лестницы, когда услышала позади голос Таранова:
– Тебе что, плохо?
Откуда он взялся, Таня так и не поняла. Ей казалось, что Лешка поднялся наверх одним из первых.
– А тебе что за дело? – спросила она, полуобернувшись. – Не знаешь, куда пристроить завалявшуюся в кармане таблетку аспирина?
Оттого, что Таранов являлся источником ее постоянного раздражения и беспокойства, Таня на него злилась. Если женщина влюблена в вас, еще не факт, что она будет с вами добра.
– Что-то не хочется, чтобы ты свалилась больная и сорвала гастроли, – проворчал Таранов, подходя ближе.
От него пахло чистым сценическим потом и очень слабо – туалетной водой с ноткой табака. Запах, который она знала слишком хорошо, чтобы вовсе на него не реагировать.
– Не волнуйся, твоему триумфальному шествию по городам и весям ничего не грозит! С моей стороны уж точно.
– О, как всегда – выпендреж в чистом виде. Сходила бы к Веленко, чего зря мучиться? Могу тебя под ручку к нему доставить, если коленки подгибаются. – Таранов разговаривал таким тоном, словно делал ей огромное одолжение.
Это бесило. Кроме того, Таня не могла простить ему того случая, когда она позвонила, чтобы извиниться и помириться, а он отчитал ее, как девчонку.
– Я сама решу, что мне делать с моей собственной головной болью, – продолжала упорствовать она.
Таранов стоял перед ней в горделивой позе, задрав одну бровь. Это означало, что он в драчливом настроении. Прямо позади него, рядом с анонсом их антрепризы, висел большой плакат, рекламировавший новую книгу известного писателя Аристарха Заречного. На фотографии у Заречного было точно такое же выражение лица, как сейчас у Лешки, и Таня против воли фыркнула.
– Ощущаешь себя великим артистом? – ехидно спросила она.
– Злая ты, – лениво сказал Таранов. – Учти на будущее: злые женщины портятся быстрее, чем осетрина. Не хочешь принять руку помощи – не надо.
– Хочу, – быстро ответила Таня.
Таранов несколько секунд раздумывал, потом подставил ей локоть. Она бодро ухватилась за него, лихорадочно соображая, как сейчас выглядит. Скорее всего, не очень, раз Лешка решил, что ей плохо.
Наверное, было бы лучше подниматься по лестнице молча, без слов приноравливаясь друг к другу. Однако молчать было совершенно невозможно. Таня не смогла выдержать эту гнетущую паузу и небрежно спросила:
– Видел афиши Заречного? Помнится, ты его просто боготворил.
– А что? – тотчас ощетинился Таранов. – Ты по-прежнему считаешь, что увлекаться можно только Львом Толстым?
– Заречный завтра в полдень автографы раздает в книжном магазине, – продолжила Таня как ни в чем не бывало. – Он, оказывается, живет в Ордынске.
– Не в Ордынске, а под Ордынском, – буркнул Таранов. – У него уединенный дом где-то в лесу. – Тут же он воодушевился. – И молодец, что уехал из Москвы. В Москве настоящий сумасшедший дом и смог, как после торфяного пожара.