Если вы не влюблены

Таня содрогнулась. Бредя по лесу, она, помнится, опасалась червяков и змей, но совсем не брала в расчет медведей.

– Но зачем срывать гастроли таким замысловатым способом? – снова подала голос Таня. – Убивать мэра города, а потом еще известного писателя? Если уж на то пошло, не проще ли было сразу укокошить кого-нибудь из ведущих актрис – и дело с концом? Актрису Алик не смог бы заменить…

– Не знаю, не знаю, – пробормотал Дворецкий. – Я над этим думаю. У меня на руках еще нет всех фактов. Сомневаюсь, что твоя Белинда, излагая события, ничего не перепутала.

– Почему это? – обиделась за подругу Таня.

– Потому что ум – это рояль. Мужчина исполняет на нем концерты, а женщина беспорядочно стучит по клавишам. Конечно, я имею в виду не всех женщин, – поспешно добавил он. – А только таких, как твоя приятельница. И характер у нее при этом, как у козы: то она жизнерадостно скачет, а то упрется – и ни с места. И ни кнутом, ни морковкой ее с этого места не спихнуть.

Таню встречали всей труппой на пороге гостиницы и отчаянно тискали, радуясь, что все закончилось благополучно. Маркиза приложилась к ее щеке чопорным поцелуем. И даже Регина похлопала по плечу, заметив с кривой улыбкой, что если бы Таню убили, жить стало бы гораздо скучнее. Белинда все-таки разревелась. Таня быстро взглянула на Таранова. Он был мрачен, как демон ночи, и когда подошла его очередь публично выражать свои чувства, взял Таню за шею и на несколько секунд с силой прижал ее голову к своему плечу. Она почувствовала, как он напряжен, и испытала острое чувство радости.

Потом началась общая суета, взволнованные расспросы и не менее взволнованные ответы, и вся эта фантасмагория продолжалась до тех пор, пока Рысаков не посмотрел на часы и не воскликнул:

– Так мы отменили сегодняшний спектакль или нет?

– Нет! – первой воскликнула Таня. – Я буду играть! И не отговаривайте меня.

Глаза ее горели решимостью, и Рысаков с Будкевичем принялись так бурно ликовать, словно отмена сегодняшнего представления грозила обоим окончанием их творческой карьеры.

Дворецкий заявил всем, что остается с труппой и завтра поедет вместе со всеми в Приозерск. А местная милиция продолжит расследовать дело о нападении на Таню. Поскольку оказалось, что в областных органах у Дворецкого есть связи, его обещали держать в курсе дела.

– Попробую сам во всем разобраться, – пообещал он. – Только сразу давайте договоримся – ничего от меня не скрывать. Чуть что насторожит – сразу ко мне. Если, конечно, у вас хоть немного развито чувство самосохранения и если вы хотите, чтобы гастроли продолжались.

Кажется, все этого хотели. И даже Таранов, явно недовольный властным поведением Дворецкого, промолчал, хотя Таня была уверена, что он непременно выскажется.

– Тебя я больше одну не оставлю, – безапелляционно заявил Дворецкий, беря Таню под руку и ведя по лестнице вверх. – Сегодня в поезде поедешь со мной в одном купе. А завтра в гостинице, в Приозерске, возьмем двухместный номер. Ты ляжешь на кровати, а я в другой комнате на диване. Сплю я чутко, постоянно буду настороже. Кроме того, у меня есть пистолет.

– Самый главный аргумент, – буркнула Белинда, не отстававшая от них ни на шаг.

Друг за другом они вошли в номер, и Дворецкий тут же сказал:

– Шли бы вы, Белла, к себе. Тане отдохнуть нужно, в себя прийти. Ей сейчас не до болтовни с подружками.

– Да нет, пусть остается! – возразила Таня, мысли которой разбегались в разные стороны. Она и сама толком не знала, чего сейчас хочет больше всего – снова обсуждать случившееся или лежать в горячей ванне, прикрыв глаза. Впрочем, для ванны времени, кажется, маловато.

– Нет, пусть отправляется. Тебе просто необходим отдых.

Вместо того чтобы возмутиться тем, что Дворецкий распоряжается тут, как у себя дома, Белинда неожиданно скривила лицо и жалобно сказала:

– Таня, пока тебя не было, он обзывал меня дурой!

– Я не обзывал! – воскликнул Валерий, глядя на две ненатуральные слезы, выкатившиеся из глаз этой нахалки. – Я говорил, что вы поступили безответственно, вот и все.

– Вот и все?! – слезы мгновенно высохли, и лицо Белинды налилось праведным гневом. – Вы меня все время унижали! Третировали! Заявили, что у меня вместо мозгов – куриный помет. Старались смешать с грязью!

– С грязью я бы не смог, – пробормотал Дворецкий, смутно припоминая, что действительно говорил что-то про мозги. – Послушайте, сейчас не до ваших истерик. Тане необходимо собраться с силами перед спектаклем. Если у вас есть сострадание…

Он не закончил фразу, давая Белинде самой решить – есть у нее сострадание или нет. Уходя, она посмотрела на него так, словно он был слизнем, сожравшим целую грядку капусты.

Перед спектаклем все спрашивали Таню, как она себя чувствует, и она отвечала, что хорошо. Она и вправду чувствовала себя неплохо. Главным образом потому, что на заднем плане постоянно маячил Дворецкий со своим пистолетом. Однако гораздо больше, чем наличие пистолета, Таню согревало его олимпийское спокойствие. В его зеленых глазах таилась смелость воина, которая во все времена притягивала женщин как магнит.