Если забуду тебя, Тель-Авив

И я, конечно, сразу, поняла, что кое-кто не писатель, а говно, раз начисто лишёна наблюдательности. И женщина я тоже так себе, потому что вот это вот «милый, у тебя усталый вид и грустный взгляд» – это не ко мне. На днях заметила по скайпу, что у мужа глаз заплыл и рука на перевязи, и это была вершина моей эмпатии. «Чё, подрался?» – «Не, фанеру таскал». Ну и всё. И бритьё это ихнее тоже, как тут уследить? Борода – не член, пара сантиметров погоды не делают. Да ну вас, люди, я не умею.

3

Сижу в Неве-Цедек, ловлю покемонов, мимо проплывает пышная женщина в голубом и веско говорит в телефон:

– Да, я не шалава. Когда я выбираю себе член, я люблю им пользоваться по-честному… – И дальше фраза уплывает вместе с нею, а я остаюсь в любопытстве и восхищении.

Почему нельзя превратиться в уши на тоненьких бледных ножках и прокрасться следом, чтобы дослушать?

4

В аэропорту видела возвращение хасидов из Умани, среди них было много хрупких молодых юношей, некоторые с семьями. И вот я наблюдала, как они бегут на иерусалимский поезд, и поняла, кого мне это напоминает. «Блондинки» же, заполошные растерянные девицы, у которых всё валится из рук, а они всплёскивают лапками и суетятся. И дело не в шляпках и буклях – их приспособленность к повседневной мирской жизни находится где-то на том же уровне. Вот он, тростинка в чёрном, в рыжих кудрях, тащит, сгибаясь пополам, два огромных чемодана, ставит их у двери вагона, спотыкаясь бежит обратно, но возвращается с трёх шагов и запихивает вещи в тамбур. Ножки подламываются, спина дрожит, страшный поезд, гляди того, сделает пшшшш… И тут к дверям быстро и решительно подходит вторая половина, которая держит в своих руках всю практическую часть жизни. Кроме того, у неё в руках ещё коляска с двойней и пара чемоданов с ручной кладью, которые как-то непостижимо слаженно сами собой заскакивают в тамбур, а следом затаскивается и рыжее сокровище с поклажей. Движения женщины точны, уверены и несуетливы, она всё знает про быт и про то, что жизнь длинная, и пока её цветок озабочен делами духовными, нужно как-то справляться со всем остальным.

5

Одна женщина имела руки разного возраста. Правая была на десять лет старше неё самой, а левая на десять лет моложе, и поэтому поступки её всегда не соответствовали истинному положению вещей.

Случилось это по естественной причине, безо всякого волшебства. В детстве руки были одинаковые, только на левой родинка – как у папы и у бабушки. Мама говорила, что это знак «ихней ведьминской породы», а папа – что часики, которые показывают время для неё одной. А доктора сказали, что родинку лучше скрывать от солнца, и девочка приучилась носить широкие браслеты и повязывать платки. Белая кожа её часто обгорала, однажды летом она не уследила и сожгла правую руку сильно, будто огнём опалила. Левая же не пострадала.

Выросла, повзрослела, и как-то взглянула на свои руки и поняла, что торговцы кремами в кои-то веки не солгали – та, что всегда была на солнце, сильно постарела, а та, которая пряталась, осталась нежной, как у девушки. И каждый раз, когда её рукам приходилось выбирать, одна всегда тянулась за синицей, вторая за журавлём, и от этого упускали всё. Одна хотела ярких платьев, другая практичных, и одевалась женщина кое-как. Правая старалась копить деньги, а левая разбрасывала, не считая, тратить разумно не получалось. Одна давала обещания, другая нарушала, а исполнить их было некому. С мужчинами и вовсе беда – правой рукой она обнимала их как мать, а левой как дочь, а как женщина не умела вовсе.

Зато много у неё было шёлковых платков и медных браслетов, что перетекали от локтя до запястья и звенели, и на звон их прибегали дети и коты, и одной рукой она с ними играла, а другой кормила.

Прогулка замужем

1

В Москве впервые лет за пятнадцать покрасила волосы. Два часа кропотливой работы мастера и куча денег, в результате в моём естественном цвете появились пряди чуть светлее основного тона. Очаровательное зрелище, поехала потом к родителям в скромной гордости, наконец-то признают, что я не засранец какой, а вовсе дама с щикарной головой. Но ни с порога, ни попозже эффекта не наступило. Показалась ещё нескольким друзьям и продавцу салатов в «Перекрёстке», мы с ним уже сроднились, никто ни слова. С горя проколола уши. Тоже, конечно, не увидят, пока бриллиантов туда не насуёшь, но как насуёшь, кто-нибудь же заметит?

На этих сложных щах и с красными ушами прилетаю в Тель-Авив, меня встречает муж, я ничего такого уже не жду – они никогда ничего не видят, а он вдруг и говорит:

– О, что это у тебя?