Если забуду тебя, Тель-Авив

Этакая лёгкая барышня из рекламы французского душистого мыла, которая идёт по улице танцующей походкой, невесомая и ловкая, несмотря на высокие каблуки, в развевающемся красном платье. В её наушниках звучит песенка, она иногда кружится под неё, а когда встречает прекрасного юношу, делает с ним несколько па, а потом ускользает дальше. Она ловит уличные разговоры, вставляет какие-то смешные реплики, берёт с прилавка улыбчивого торговца конфетку и отправляет в рот, сексуально облизнувшись. Мимоходом отбивает мячик, которым играют дети, треплет чью-то собаку, снимает селфи с ошеломленным красавчиком и слегка прикасается к его щеке, помогает старику подобрать упавшую газету и, пробегая мимо шахматистов, мгновенно делает выигрышный ход. И летит, летит дальше, оставляя за собой шлейф цветочного аромата и десяток людей, осчастливленных её вниманием.

В счастливые мгновения женщины правда бывают такими, но только внутри себя. В реальной жизни этого не повторить, потому что обычно-то плетёшься, пыхтя, не замечая ничего, кроме экрана своего телефона и стёртой пятки, одетая в велосипедки и безразмерную майку. Если видишь что-то интересное, доходит только спустя пять минут, остроумных реплик в голове не возникает, а если попробуешь стырить с лотка еду, будет скандал. Чужая собака тебя тяпнет, по мячу не попадёшь, красавчик в ужасе шарахнется.

И только музыка в наушниках будет та самая, под которую можно кружиться и на мгновение раскрываться, как цветок. Этого не видно, но внутри себя мы все иногда танцуем.

3

Собиралась гулять, вытащила из шкафа джинсы-капри и безразмерную майку, хотела было натянуть, а потом глянула в зеркало – да блин, какой смысл пытаться мимикрировать под тельавивит, если даже в маске про меня всё понятно, и арабские юноши кричат из машин: «Привьет!» порусску.

Надела красное шёлковое платье, которое могло бы считаться вечерним, когда бы не фасон картофельного мешка до пят, и пошла к морю – пусть, думаю, у этих людей сегодня будет женщина в красном платье на фоне заката.

Но, чёрт, у нас тут часы перевели, темно уже в пять вечера, и прямо на моих глазах солнце стремительно, как яблоко, упало за горизонт.

Иду, пишу на ходу подруге, чё как дела, спрашиваю.

Да, говорит, выходные накрылись, работы по ноздри, на день рождения подарю себе выспаться. А у тебя?

А я вот к морю прибежала, но закат проворонила.

Как же я хочу такие проблемы, отвечает она.

На самом деле тут главное расставлять акценты и избегать лишние подробности. Я ведь ещё и подол намочила, когда по берегу шла.

А часа через полтора я сидела на Ротшильд и рассказывала по телефону об отчаянии, и когда пауза на том конце стала совсем растерянной, внезапно остановилась.

Знаешь, говорю, я сейчас сижу на бульваре на скамейке, напротив пластиковый стул, поэтому я разулась и положила на него ножки (ты же помнишь, они невелики, про них можно сказать «ножки»). А вокруг меня доставщик еды на велосипеде нарезает уже третий круг и поёт. Ну, как Карлсон, какое-то бессмысленное ути-буси от радости жизни. Но я не смотрю, и на четвёртом круге он всё же уезжает.

Так что, может быть, всё не так плохо, а? Если правильно расставить акценты.

4

Ужасно жалею, что запах нельзя сфотографировать или как-нибудь записать, а то бы вы почувствовали, как сладко в парке Сюзан Даляль пахнет лимон, расцветающий навстречу хамсину, навстречу Песаху и смертельному нашему лету. Но я хотя бы умею называть чувства, так, чтобы другие могли их разделить.

Лет пятнадцать назад я много писала о двадцатилетних девочках, умирающих от любви – всё-таки умирающих, даже если получается выжить физически. И о тридцатилетних женщинах, которые бегут в ночи от неверных любовников, не видя дороги из-за слёз – и уже умеют не умирать от этого. Они были многоопытные, с красными ртами на бледных лицах, с пеплом в душе – в общем, дурочки. А совсем недавно я написала о сорокалетней женщине, которая с удивлением обнаруживает, что от любви она умеет жить, не только не умирать.

И тогда, и теперь находилось много людей, которые говорили о мелкости моих тем, о том, что в этом огромном мире можно бы думать не только о любви. Тем более, сейчас.

Но знаете, я посмотрела снова, нет ли стыда во мне за это, и так выходит, что, может быть, я съела совесть вместе с красной помадой, но мне всё ещё не стыдно.

Хорошо писать о мире, где погибают от любви, а не от ненависти, я бы там жила – там, где сладко пахнет лимон в предчувствии смертельного лета, солнце падает в море, а женщина в алом платье бежит, бледная от любви, и никогда не умрёт.

Прогулка под дождём

Весна, как стеклянный шарик, упавший с еловой ветки, прокатилась, звеня и подпрыгивая, от зимы к лету, и увязла в липкой жаре, захватившей наш город. Но катилась она долго, дольше обычного, ведь как ни горюй, а после Песаха дождей не бывает, не должно быть – в один день отцветают апельсины и приходят пески пустынь. Редко-редко случаются в мае, но в целом до ноября не нужно ждать милости от выбеленных солнцем небес.