Если завтра не наступит

Хочешь сфотографироваться со мной еще разок? Просто так, на память?

Эти слова прозвучали не в подвале, а в голове Вероники, выводя ее из транса. Обнаружив, что ее руки каким-то образом вышли из паралича, чтобы прижаться к щекам, она заставила себя напрячь пальцы. Боль, причиненная ногтями, впившимися в скулы, помогла ей очнуться окончательно.

– Маньяк проклятый, – всхлипнула она, сотрясаемая запоздалой дрожью. – Зверь, идиот, сумасшедший…

Падалица на это ничего не ответил, и не только потому, что слова Вероники адресовались не ему, а Гванидзе. Будучи мертвым, Падалица отсутствовал в этом мире. От него осталась лишь посмертная маска – содранная с лица кожа, натянутая на лысую голову парикмахерского манекена. Выполненный в виде бюста телесного цвета, манекен смотрелся в полумраке пугающе-реалистично. Искаженное лицо покойного адвоката казалось почти живым.

Веронике почему-то вспомнился фильм ужасов, виденный ею в детстве в одном из душных видеосалонов Москвы. Дело происходило на заре перестройки, когда в подвалах и полуподвалах собирались целые толпы желающих посмотреть боевик или фильм ужасов, тусклый, мутный, с плывущим звуком и гнусавым переводом, что не мешало воспринимать происходящее на экране так же непосредственно, как если бы все эти «терминаторы», «брюсы ли» и «фредди крюгеры» лично присутствовали в битком набитых залах. После просмотра одного из тогдашних шедевров, называвшегося то ли «Техасская резня бензопилой», то ли «Массовое убийство бензопилой в Техасе», юная Вероника Зинчук едва не угодила в психушку. Маски из человеческой кожи на лицах братьев-каннибалов произвели на нее неизгладимое впечатление. Почти месяц она не могла спать одна в комнате, а при наступлении темноты ее начинало лихорадить, как при приступе малярии. Озноб и жар сменялись кошмарными галлюцинациями, заставлявшими Веронику видеть монстров в каждом углу, не говоря уже о шкафах и кладовках. И вот теперь ее детские ужасы обрели воплощение. Не в силах отвести взгляд от уродливой маски, она на ощупь взяла свечу и собиралась ретироваться, когда вдруг сообразила, что на полке стоит не один манекен, а сразу несколько. Падалица был единственным мужчиной в этом паноптикуме смерти. Остальные лица принадлежали девушкам или молодым женщинам, на перекосившихся губах которых частично сохранилась помада. Всего манекенов на полке было не меньше дюжины, и половина из них носила на себе человеческие лица. Остальные пока что ждали своего часа. Уж не вот этот ли, с отбитым носом, предназначен для того, чтобы увековечить посмертный облик Вероники Зинчук?

Словно подтверждая это страшное предположение, манекены ожили. В их рядах произошло неуловимое движение, уродливые лица ожили, угрожающе гримасничая и кривляясь. Вероника вздрогнула и попятилась назад, уговаривая себя не поддаваться панике. Все очень просто, говорила она себе, по подвалу пронесся сквозняк, пламя свечи затрепетало, и вслед за ним колыхались тени, отчего и показалось, будто мертвые головы шевелятся…

Показалось, просто показалось.

«Логично, – согласился внутренний голос. – Но тогда позволь задать тебе неизбежно напрашивающийся вопрос. Маленький такой вопросик. Откуда взялся сквозняк? Разве ты не прикрыла за собой дверь, прежде чем спуститься в подвал? Давай-ка выясним это. Прямо сейчас выясним, пока не поздно».

Боясь поверить своей догадке, Вероника повернулась на месте. Медленно-медленно, как во сне. Но лучше бы она действительно спала. Лучше бы видела самый страшный кошмар, чем Гванидзе, преграждающего выход из подвала. Эта обжигающая своей простотой мысль пронеслась в мозгу Вероники, когда во вспыхнувшем электрическом свете засверкал предмет, принесенный хозяином дома. Хирургический скальпель. Узкая полоска остро заточенной стали, предназначение которой было резать, кромсать, полосовать, вспарывать.

Человеческую плоть. В данном случае: плоть так и не успевшей окончательно спиться певицы Вероники Зинчук.

40

– Не подходи ко мне! – предупредила она тем пронзительным голосом, который всегда появлялся у нее в студии при попытках брать слишком высокие ноты. Да только дело происходило не в студии и не на концертной площадке. Вероника стояла посреди громадного подвала, в котором, помимо всего прочего, хранились весьма специфические сувениры. Сувениры, при мысли о которых тональность Вероникиного голоса подскочила до верхнего «ля». – Если ты сделаешь еще один шаг, то я… то я…

– Что? – насмешливо спросил Гванидзе. – Продолжай, раз уж начала. Что ты собираешься делать? И с чего ты взяла, что имеешь право командовать в моем доме? Может, у тебя началась белая горячка?

Не тратя времени на ответы, Вероника швырнула в приближающегося Гванидзе свечу, что было, конечно же, затеей бессмысленной. С таким же успехом можно было бросать камешки в бульдозер или каток. Попасть-то не трудно, а остановить разве возможно?