Если завтра в поход…

Однако негативная реакция германской стороны на официальное заявление Москвы все-таки не заставила себя ждать. 4 марта, до начала очередной пресс-конференции в МИД Германии в Берлине А.М. Лавров и С.М. Кудрявцев, имевшие всего лишь один экземпляр текста заявления А.Я. Вышинского, «отвечали на вопросы иностранных корреспондентов». Лавров и Кудрявцев стремились уточнить по имеющемуся в их распоряжении тексту «отдельные места этого сообщения». На другой день П. Шмидт вновь, как это уже имело место в октябре 1940 г., выступил «с угрозами» в адрес работников ТАСС. Посол СССР в Германии В.Г. Деканозов 8 марта заявил протест против подобных выступлений П. Шмидта, сделанных «повышенным тоном и в грубой форме».[570] 10 марта В.М. Молотов в беседе с Ф. фон Шуленбургом затронул эту животрепещущую тему. Молотов возмущенно заметил, что «угрозы в отношении представителей СССР не могут дать ничего хорошего и вообще такие угрозы не должны иметь места». Он подчеркнул также:

«Угрозами нельзя приобрести друзей, но можно потерять друзей».[571]

Но несмотря на нежелание до поры идти на конфронтацию с Германией, весной 1941 г. в Москве все-таки решили предпринять некоторые завуалированные антигерманские акции. В марте сталинской премии удостоились создатели художественного фильма «Александр Невский» (1938 г.). Как уже отмечалось, этот фильм, носивший ярко выраженную антинемецкую направленность, был снят с экрана после подписания известных соглашений между СССР и Германией от 23 августа и 28 сентября 1939 г.

В газете «Правда» в связи с высокой наградой, которой удостоились создатели картины, появилась статья о творчестве С.М. Эйзенштейна, содержавшая его высокую оценку.[572] В апреле 1941 г., когда возникла напряженность в связи с балканскими событиями, кинолента вновь появилась в прокате. Присуждение ей Сталинской премии было воспринято как антигерманская акция.[573]

В марте – апреле 1941 г. ТАСС начал непосредственную подготовку к пропагандистской войне против ведомства Геббельса. Были собраны соответствующие материалы (выдержки из книги «Майн кампф» Гитлера, статьи о нацистском «новом порядке» в Польше и Югославии и т.д. и т.п.). В составе ТАСС возникла (пока еще в большой тайне) новая редакция пропаганды во главе с Я.С. Хавинсоном. Однако официально эта редакция развернула свою работу лишь после 22 июня 1941 г..[574]

В целом антигерманские мотивы ранней весной 1941 г. просматривались лишь в закрытых пропагандистских материалах, которые предназначались для крайне ограниченного круга лиц. Явных признаков более широкого поворота к антифашистской пропаганде еще не наблюдалось. 29 марта 1941 г. Г. Димитров имел беседу с В.М. Молотовым. Был поднят вопрос о приближающейся 55-летней годовщине руководителя германских коммунистов Э. Тельмана, который находился в нацистской тюрьме. Молотов выразил сомнение в целесообразности развертывания какой-либо пропагандистской кампании по поводу этой годовщины, поскольку, по его словам, СССР продолжал «вести невраждебную политику в отношении немцев».[575] Ясно, что в данном случае была изложена сталинская позиция.

25 марта 1941 г. Югославия присоединилась к «оси» Германия – Италия – Япония, что вызвало недовольство в Москве. Однако в ночь с 26 на 27 марта 1941 г. в результате государственного переворота к власти в Югославии пришло правительство Д. Симовича, настроенное антигермански. Во время переговоров в Москве 5 апреля 1941 г. югославский посол передал Сталину устную информацию о подготовке Германии к нападению на СССР.

Тот якобы поблагодарил дипломата за предоставленные сведения и заявил: «Мы готовы, если им [немцам] угодно – пусть придут».[576] В тот же день был подписан советскоюгославский договор о дружбе и ненападении.[577]

В начале апреля 1941 г. в пропагандистских материалах, предназначенных для личного состава Красной Армии, стала проводиться на основе исторических аналогий идея, что русские войска имеют большой опыт побед над немцами. В подписанном в печать 8 апреля 1941 г. номере журнала «Политучеба красноармейца» появилась статья, которая начиналась таким утверждением: «Активный наступательный дух (курсив мой. – В.Н.) русских воинов ярчайшим образом проявлялся в благородном стремлении сойтись с врагом лицом к лицу и сокрушительным ударом уничтожить его живую силу…». Этот основной тезис иллюстрировался описанием Ледового побоища 1242 г., Грюнвальдcкой битвы 1410 г., в которой немецких захватчиков «били, как отмечают летописи, на их же территории» (курсив мой. – В.Н.).

Наконец, приводились данные о наступательной операции русских войск на Юго-Западном фронте в период Первой мировой войны, так называемом «Брусиловском прорыве» (1916 г.), в результате которого было нанесено поражение германской и австро-венгерской армиям.[578]