Если завтра в поход…

Александров родился в Санкт-Петербурге в семье рабочего. В годы Гражданской войны оказался сиротой, воспитывался в детском доме и в трудовой колонии г. Борисоглебска (Воронежская обл.). Закончил губернскую совпартшколу в Тамбове. Став членом большевистской партии в 20-летнем возрасте, Г.Ф. Александров вскоре переехал в Москву. В 24 года Александров получил диплом Историко-философского  литературного института (ИФЛИ). Затем учился в Институте красной профессуры, в Коммунистическом университете преподавателей общественных наук (КУПОН), работал в редакционно-издательском отделе Исполкома Коминтерна (1938-1939 гг.). Преподавал марксистско-ленинскую философию на философском факультете ИФЛИ, являлся проводником сталинских идей в деле искоренения политических врагов – «троцкистов» и «бухаринцев». Исполнял обязанности декана, заведовал кафедрой истории философии, философским отделением, являлся секретарем парткома ИФЛИ.

В январе 1939 г. Г.Ф. Александров был назначен заместителем руководителя Агитпропа. С образованием УПА ЦК ВКП(б) Александров стал заместителем начальника, заведующим отделом партийной пропаганды. В феврале 1941 г. на XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б) он был избран кандидатом в члены ЦК большевистской партии. Г.Ф. Александров не владел иностранными языками, его трудно было отнести к числу начитанных людей. Но это не помешало ему, как и Л.З. Мехлису, получить докторскую степень (по специальности философия).[520] Лично знавший Александрова писатель К.И. Чуковский давал ему следующую характеристику: «Он бездарен, невежественен, хамоват, туп, вульгарно-мелочен… Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша-карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре».[521] Столь же негативной была характеристика, данная Г.Ф. Александрову М. Джиласом. Югославский политический и военный деятель вспоминал: «Александров не произвел на меня никакого определенного впечатления – неопределенность, почти безликость и была главной, отличительной его чертой. Он был невысок, коренаст, лыс, а его бледность и полнота показывали, что он не выходит из рабочего кабинета».[522]

Ближайшими помощниками Г.Ф. Александрова по УПА являлись Д.А. Поликарпов (1905-1965) и А.А. Пузин (1905-1987). В возрасте 34 лет Поликарпов стал заведовать отделом культурно-просветительских учреждений Управления пропаганды и агитации ВКП(б), а в 35 лет – утвержден первым заместителем начальника УПА. А.А. Пузин, занимавший с августа 1939 г. должность начальника отдела агитации УПА ЦК ВКП(б), был назначен заместителем начальника и заведующим отделом печати. С ноября 1940 г. он также стал ответственным редактором журнала «Большевистская печать».

20 сентября 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о предварительном утверждении в должностях в ЦК партии работников ряда наркоматов, в том числе – Наркомата иностранных дел.[523] Это постановление, в частности, касалось и отдела печати НКИД. Секретариат ЦК 23 июня 1940 г. утвердил Н.Г. Пальгунова (1898-1971) заместителем заведующего, а 17 июня 1941 г. – заведующим отделом печати Наркоминдела.[524]

Пальгунов с 1920 г. находился на партийной работе, являлся редактором областных газет в Курске и Ярославле. В 1934-1940 гг. он был корреспондентом ТАСС в Иране и Финляндии, заведующим отделом ТАСС в Париже. Судя по воспоминаниям людей, знавших его по совместной работе, Н.Г. Пальгунов обладал характерным качеством – осторожностью, причем «на грани фантастики». В НКИД ходил анекдот: даже о том, что в Париже льет дождь, Пальгунов сообщал из французской столицы, ссылаясь на публикацию местной газеты «Тан».[525]

Пальгунов в своих мемуарах утверждал, что двери отдела печати Наркомата иностранных дел «были широко открыты для всех обращавшихся в него советских людей», и туда, в частности, заходили деятели культуры, среди которых он называл И.Г. Эренбурга.[526]

А вот как сам известный писатель рассказывал об одной из таких встреч. По возвращении из Парижа в Москву в 1940 г. Эренбург пытался опубликовать стихи о трагической судьбе поверженной нацистами Франции. Получив отказ, он обратился к Н.Г. Пальгунову. Тот никак не мог поверить, читая лирическое стихотворение Эренбурга, что упоминавшееся в нем слово «явор» означает всего лишь дерево, разновидность клена. При этом Пальгунов вопрошал: «Вы понимаете, какая на мне ответственность?».[527]