Эсса

— Глупая ты баба, — пожевав губами, протянул старик, не зная, как поступить. Ему волнения противопоказаны. Нет, умереть он не боится, но вот если сердце хватит, а там, чего доброго, и парализует, это страшно. — Всё защищаешь своего сыночка, — он перевёл взгляд на женщину, которая тоже не знала, что делать дальше. Она бы ушла, но ведь старый хрыч, по её мнению, не умеет держать язык за зубами. — Смотри, как бы тебе следующей не попасть под его ботинок.

— Не твоё дело! И вообще, чего это я тут стою? У меня ужин ещё не приготовлен. Нам сегодня зарплату не кредитами дали, а овощным порошком. Натуральным, между прочим!

Мярун ещё немного постоял, глядя вслед уходящей женщине, потом перевёл взгляд на Эссу. Ему вдруг показалось, что она моргнула и еле слышно застонала.

— Девонька, как ты?

Точно — моргнула! И умирать, похоже, не собирается.

— Эсса, давай-ка поднимайся, — попросил он её, — давай, милая, земля холодная, как бы ещё больше проблем не стало.

Был бы он молодым, подхватил бы на руки и вмиг донёс до квартиры. Теперь же ему только и остаётся беспомощно стоять рядом и нудеть, чтобы избитая девушка сама встала, да ещё и его бы успокоила, что всё, мол, будет хорошо, господин Мярун.

Она повернула голову в его сторону и попыталась было встать, но тут же со стоном упала.

— Терпи, девонька, терпи. Ты дома-то, — оглянувшись, он едва слышно зашептал, — завари себе цветочки диковинки своей, да попей несколько дней.

— Где я?

— Так возле дома…

— Кто я?

— Эсска, никак умом тронулась! Ты смотри, тебе нельзя! Совсем заклюют тебя тогда, — забеспокоился Мярун.

Вот беда-то! На ум старику тут же пришло, что в последние годы бордели на Ютте стали появляться чаще, чем в былые времена аптеки. Для женщин это способ подзаработать, а для мужчин — не видеть и не думать, во что превратилась их жизнь. В бордели пристраивали и убогих. И если Эссу признают неспособной жить самостоятельно, то быстро «облагодетельствуют».

— Я Эсса?

— Да, милая, ты Эсса. Вспомнила?

— Почему мне так плохо?

— Тод-зверёныш с дружками постарался. Ну же, поднимайся, не надо, чтобы тебя видели другие. Вопросы будут…

— Вопросы? Другим нельзя знать, что Тод со мной сделал?

— Я не про то, девонька. Я толкую про твои цветочки. Они залечат все твои внутренние повреждения, а это может заинтересовать остальных. Скоро все с работы пойдут и не надо, чтобы они видели, как тебе плохо, тогда и вопросов не будет, как ты умудрилась так быстро прийти в себя.

— А Тод?

— Он дурак. Вряд ли он понял, насколько сильно ты пострадала. Его мозгов не хватит оценить последствия. Он запугивал тебя и других, только за этим и следил.

— Дедушка, он меня изнасиловал?

— Что?

— Вы сказали про внутренние повреждения…

— Кхм, нет, Эсса. Тебя били ногами.

Морщась от боли, девушка с трудом села, а после, подбадриваемая стариком, поднялась. Внутри всё болело, каждое движение отзывалось дополнительной резкой болью, и не оставалось сомнений, что тело искалечено довольно серьёзно. Слезы брызнули из глаз, когда, не устояв на ногах, она покачнулась — и внутри тут же вновь словно ножом полоснуло.

— Вот ещё — слёзы лить! — заворчал Мярун. — Ты маленькой никогда не плакала, чего уж теперь-то начинать?

Заметив, что Эсса в ответ стиснула зубы, он счёл это хорошим знаком и продолжил воодушевлять её:

— Говорят, женщины у арианцев сильны духом, и твоя мать была тому примером. Эх, была бы она жива, вывезла бы всю семью в безопасное место, но имперцы не дураки, опередили всех тех, кто мог бы что-то сделать.

— Моя мать мертва?

— Ты и это забыла? — покачал головой Мярун. — Давно уж, ты совсем крохой была.

— А отец?

— Полгода как. Несчастный случай на работе. Я думал, ты вслед за ним уйдёшь, ни жива ни мертва ходила. Баловал он тебя, как принцессу! Не знаю я других отцов, чтобы с таким умилением и восхищением смотрели на своё дитя. А за твои цветочки убивать был готов.

— Я живу одна? — её вопрос остался без ответа, но и так все было понятно.

Старик, кряхтя и охая, еле-еле поднялся с девушкой на седьмой этаж. У обоих были все шансы умереть уже на третьем или четвёртом, но, видно, судьба ещё помучиться на этом свете.

— Ключ у тебя на шее висит, — подсказал он, когда бедняжка остановилась возле указанных им дверей, не зная, что делать.

Мярун видел, что Эсса не уверена, правильно ли поняла его на счёт своего жилья и, открыв дверь, входила с опаской. Пройдя за ней следом, пожилой мужчина устало опустился на табурет в прихожей.

— Послушай меня, девонька. На работу завтра не ходи. Отлёживайся.

— Я не помню, где я работаю.

— Не беда. Завтра побудешь дома, а когда поправишься, встанешь пораньше и пойдёшь к электричке вместе с другими женщинами. С ними же выйдешь на станции «Предгорье» и дальше пешочком. Вон на столе твоя рабочая сумка брошена. Видимо, прежде чем к цветочкам своим спуститься, ты всё же сюда забегала. В сумке найдёшь всё, что нужно для работы. Поняла?

— А кем я работаю?