Эссе, статьи, рецензии

С каждым ударом воображаемого топора, сколачивавшего воображаемый крест, неведомые токи впивались в мозг: непостижимым образом любовь к «суперзвезде» превращалась в любовь к себе, тоже воображаемому: молодому, властному и презрительному. Эпатаж и кощунство супероперы, явные для христианского сознания, в стране фасадно-атеистической, всеядно-религиозной и сектантской не воспринимались вовсе. Напротив, даже такое существование «Иисуса Христа» было на свой лад благом. А если отбросить евангельский маскарад и увидеть в опере именно то, что там и было истинным, - и по сию пору очевидно: шедевр, решительный шедевр.

Как жанр «Иисус Христос - суперзвезда» не привился - русской рок-оперы не было и нет. Привился - как идея и стиль поведения рок-юношей второй волны.

В старых партийных документах встречалось чудесное выражение: «Трудно переоценить…». Долго не давалась мне его тайна - что ж трудного в переоценке? - пока не задумалась о значении трех китов свободной песни в духовном становлении мыслящего пролетариата семидесятых годов. Вот именно что - «трудно переоценить». Все попытки как-то уесть Высоцкого или покусать Окуджаву удивляют своей бессмысленностью. К чему это? Дело-то сделано.

Существуя вместе, Высоцкий - Галич - Окуджава прекрасно дополняли друг друга, составляя некоего всеобъемлющего певца-поэта, владеющего многообразными оттенками настроения - от тоски по Прекрасной Даме до сокрушительной политической сатиры.

Каждый из них и все они вместе - отвоевали у действительности и обжили до совершенства домашнего уюта - суверенное пространство свободно льющегося голоса. Для меня святая троица поющих поэтов семидесятых - это время появления их в моем личном сознании - замечательная иллюстрация к пушкинскому высказыванию о том-де, что «смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения». Где Высоцкий - смех, Галич - ужас, Окуджава - жалость. Героическое и пафосное выношу за скобки, поскольку героическое у них совпало по направлению. И пафос был тоже один на троих.

Вчерашний день? Разумеется. Нынешние «циники» в разгар застолья скорее со смехом запоют «Огней так много золотых на улицах Саратова», чем «Виноградную косточку…», а уж «Возьмемся за руки, друзья…» из них не выжмешь, кажется, под угрозой расстрела. Галича хором не затянешь, и слушать его ни к чему (давно вошло в состав памяти). Высоцкий, утекший безвозвратно к «народу», много лет символизирует массовую русско-советскую некрофилию.

Интересно, какая участь ожидает тройку голосов, определившую звучание восьмидесятых: Гребенщиков - Кинчев - Цой.

Случайно по ТВ: унылый мужчина, рассуждая о неурядицах своего придурочного мира, обмолвился, что-де «на свете существуют 163 страны».

Это почему-то задело меня за живое.

Взяла бумажку с карандашом и с ходу написала - семьдесят…

Помучившись с полчаса, добавила еще пятнадцать. Получилось восемьдесят пять (это вместе со всякими Сап-Маринами и Буркино-Фасолями!). Однако семьдесят восемь стран…где они? И какой мне, собственно, прок от перечисленных восьмидесяти пяти? И к чему путешествовать? И какая нам польза от реальности?

В шестнадцать лет на моей карте мира имелось три страны: Таинственная Россия (страна рождения и проживания, известная ныне как «рублевая зона»)

Свободная Америка и

Прекрасная Франция. Belle France.

И знаете - на жизнь хватало.

Сейчас, конечно, уже не так бьют по мозгам галошей насчет «этих семидесяти лет». В эти семьдесят лет, однако, творились чудесные вещи. Чуковский перевел «Тома Сойера», Шварц написал «Золушку». Для чего-то страну покрыли сетью таинственных «спецшкол» с «преподаванием ряда предметов на энском языке». Спрашивается, к чему вели все эта чтения Диккенсов и Мопассанов «на языке оригинала»? -Творился огромный жест Спасения, с трудом, и с муками, и с ошибками, и не идеальными людьми - но с идеальной целью. Каждый из нас ухватил свой кусочек этого Жеста.

(Тут приходится слышать: да, боролись за свободу, а что теперь с ней делать, с этой свободой? Господи. Что делать СО свободой. - Купаться в ней и обниматься с нею. Пить ее, курить ее и кушать на завтрак, обед и ужин).

Да. Я как раз училась во «французской школе», и частью моего спасения была Belle France.

***

В седьмом классе: зачет по городу Парижу. Надо выучить назубок все достопримечательности, а также расположение улиц. Фраза о Pont Neuf (Новом мосте): «Il lie la ville a e’ile de la Cite» (ильлилявиль а лиль де ля ситэ - запомнила на всю жизнь). В девятом: после изучения Фадеева топаем на урок французской литературы, где милейшая Ольга Николаевна, трепеща от волнения, повествует нам о перипетиях романа Альфреда де Мюссе с Жорж Санд.

«И, когда он заболел в Венеции, она изменила ему с врачом».