Широкий филологический подход к проблемам поэтики публицистического текста основывается на синтезе знаний о лингвистических и стилистических возможностях композиции и композиционно-речевой структуры современных газетных жанров. Мы уже упоминали, что рассматриваем эссе как жанр пограничный, принимающий в зависимости от авторского «я» литературную и документальную формы. Литературные формы эссе в русской литературе - и об этом тоже мы уже говорили - оригинальные и разнообразные. А наша нехудожественная эссеистика столь же богата?
Отечественная эссеистика 30—40-х годов была яркой страницей культуры, вдохновенно созданной писателями и журналистами. Тексты И. Эренбурга, М. Шолохова, А. Толстого и многих других времен Великой Отечественной войны имели форму открытого публицистического монолога. Однако в послевоенные и более поздние годы жанр исчез, оказавшись невостребованным (объяснение было простое: зачем писать, если не печатают?). И так вплоть до середины 80-х - начала 90-х, когда появилась качественно новая публицистика.
Политизированные газетные жанры в свое время вытеснили со страниц эссеистически откровенные, непредсказуемые по своим выводам, неудобные для официальной пропаганды. Только во второй половине 80-х - опять же как слепок времени - возродились интерес и потребность в старом жанре. В значительной мере этому способствовало традиционно ответственное отношение публицистов к своей профессии и вынужденно приглушенное авторское «я» во времена общественного застоя. В свое «я» журналист вкладывает личное отношение к происходящему в мире, а это - обдуманная и, как правило, философски обоснованная концепция. Поиски выхода из тупиковых ситуаций в таких материалах не заканчиваются назиданием, а настраивают на «думание»: задумайся, сопоставь свой опыт в осмыслении явлений с нестандартным поворотом в мыслях автора.
Функция воздействия и убеждения - не самая главная в такого рода текстах. Важнее затронуть сознание читателя, заставить заглянуть в самого себя и самому осмыслить вечную проблему «я и мир» во всех ее возможных вариантах. Это означает - разбудить в нем желание настроиться на эссеистическую тональность. А. Аграновский, блистательный эссеист и публицист, выделял лиричность как особый признак публицистики и отстаивал право на нее как в теории, так и в практике. Он писал: «Настоящая публицистика лирична. Говорю, разумеется, не о сантиментах, не о всхлипах. Лирична она в том смысле, что автор берет на себя смелость выступить со своими переживаниями, навеянными жизнью общества»[146]. Лиричность в контексте философской рефлексии отделить от эссеистичности достаточно трудно.
Симптомы эссеистического насыщения чувствовались во всех традиционно сложившихся, но обновленных жанровых формах. Под рубриками «Мнение», «Версия», «Интервью с самим собой», «Колонка публициста» и других публиковались «мысли-прогнозы» о «проблемах-прогнозах». Раскрепощенное «я» смелело и все дальше отходило от коллективного и привычного «мы», хотя еще совсем недавно эссе несло на себе печать заносчивого авторского «яканья», не нужного властям умничания и пустого философствования. Даже у признанных эссеистов А. Аграновского, С. Кондрашова, М. Стуруа и других жанр как таковой не вызывал положительных эмоций, они предпочитали не ставить рубрику «эссе» над своими явно эссеистическими текстами. Одни считали планку жанра столь высокой, что, чуть-чуть не дотянув до нее, читатель будет разочарован («Ну какое же это эссе?!»). Другим мешала никем не объясненная его непризнанность, «общее мнение», что эссе - вообще сомнительный жанр.
Жанровая мимикрия эссе и способность к выживанию спасли его - оно снова на виду, и даже изучается форма открытого авторского «я» в публицистике в новом разделе науки - имиджелогии[147]. Для нее важно мнение, как говорится, от первого лица, т. е. языковой потенциал самовыражения журналиста в эссеистическом «я».
Переход от формы коллективного «мы» к форме частного «я» оказался для публицистики длительным и болезненным. Девальвация жанра, выразившаяся в размывании их границ, снижение требований к языку, падение престижа профессии в целом открыто обсуждаются во многих СМИ. Даже само понятие «публицист» приобрело, как утверждают современные исследователи, трудноуловимый насмешливый оттенок. И, добавим, все чаще воспринимается, как на Западе: человек, занимающийся рекламой. Оптимистами остаются разве что исследователи-лингвисты, доказывающие, что публицистика была и остается смысловым ядром журналистики[148].
Обратимся к журналистской практике, взяв за критерий определение эссе, которое в большей степени, чем другие, соответствует нашему пониманию: «жанр глубоко персонифицированной журналистики, сочетающий подчеркнуто индивидуальную позицию автора с ее изложением, ориентированным на массовую аудиторию. Основой жанра является философское, публицистическое начало и свободная манера повествования. Эссе относится к жанрам с нестрого заданными жанровыми характеристиками»[149].