Эссе: стилистический портрет

И взмолилась читающая публика, как золотая рыбка, голосом испанского ученого: «Спаси нас, бог, от современных интеллектуальных увлечений, которые есть не что иное, как чрезвычайно слабое и приблизительное отражение проблем глубоких, зачастую политически запутанных или искусственно созданных»[140].

На протяжении веков эссе как жанр естественно мимикрировал с одной очевидной целью - остаться в живых, хотя репутацию высокого жанра сохранял очень долго. Конечно, внешняя причина «всеядности» жанра объяснима его тематической доступностью. Вспомним еще раз, о чем писал Монтень. «О добродетели», «О величии римлян», «О книгах» и. «О физиогномии», «О большом пальце руки», «О дурных средствах, служащих благой цели» и «О трех истинно хороших женщинах». «О» скорби, лжецах, предсказаниях, суетности слов, запахах, молитвах, возрасте, воспитании детей. «О том, что философствовать - значит умирать». О любви, дружбе и скорби. О трусости и силе воображения. О славе и возрасте. О причинах смеха и грусти. О понимании счастья. О полезном и честном. И еще - о Цицероне и о стихах Вергилия. Или о том, почему выгода одного - ущерб для другого. И т. д.

Все это похоже на «непричесанные мысли» практически обо всем, что связано с человеком. На общем фоне мировой эссеистики это смотрится, на первый взгляд, несколько странно: привычный нам высокий жанр «питается» не только высокими материями, но и не гнушается ничтожных мелочей. Писал Монтень действительно обо всем. И открыл дорогу для изложения на бумаге «потока сознания».

Однако появление мыслей - свойство Homo sapiens. Если все станут просто так переносить их на бумагу, плохо придется человечеству. Но в том-то и дело, что в авторскую «болтовню», в этот внешне спонтанный поток непритязательных мыслей, в «нечто обо всем», как то ли в шутку, то ли всерьез, отзывался он о своих опытах), Монтень привнес очень важный элемент: должен быть виден, как уже упоминалось, «естественный и обычный ход их, во всех зигзагах». Но зигзаги-то эти появляются во время отбора мыслей и их «взвешивания» через сопоставление своего опыта с опытом человечества. А это уже бывает оригинально и интересно. И оказывается, что бесполезную «болтовню» можно использовать самому себе во благо: мысль высказанная становится яснее. Смотря как она оформлена.

Помните, что М. Монтень, невольно уберегая жанр от бессмысленного экскурса в никуда, ввел понятие «опыта» личного, который должен быть «взвешен» (проверен, сопоставлен) с опытом человечества. Он, конечно, тогда и подумать не мог о том, что когда- нибудь появится Интернет, а в нем - блоги, где любой желающий, иногда - откровенный графоман, свою писанину станет называть модным ныне словом «эссе». На долгом черепашьем веку в жизни жанра всякое бывало: то исчезнет на какое-то время из литературного обихода, то вдруг снова заявит о себе, ничуть не заботясь о том, как объяснят этот феномен ученые-теоретики. И уж тем более не доставляя терзаний пишущим, которые обычно не задумываются о том, в состоянии ли они написать эссе. А жанровая копилка с годами пополнялась как шедеврами, так и «хаосом мыслей».

Отметим, кстати, что не склонны возводить в абсолют все, написанное даже родоначальником жанра. У Монтеня отнюдь не все тексты одинаково ровные, и понятие «классического» даже в пределах одного типа текстов оттачивается временем. Но ясно одно: свобода эссе - это не парад экстравагантных мыслей, демонстрирующих симптомы болезни, именуемой нарциссизмом, что замечено многими исследователями жанра. Повальное увлечение эссе способно стимулировать в людях тягу к самолюбованию, к «яканью» и стремлению выделиться. Согласна с Р.М. Фрумкиной: «Чтобы миновать этот искус, надо обладать интеллектуальной мощью Л.Я. Гинзбург, иронией и ответственностью И. Бродского, этической взыскательностью О. Седаковой, безупречным вкусом Л. Лосева»[141].

Персоналии могут быть названы и другие, однако для нашего диагноза прогрессирующего заболевания есть все основания.

Окунувшись в «угрюмый мир эссеистики» и испытав жестокое разочарование, один из современных журналистов поставил этому увлечению свой диагноз: «Для большинства эссе - стиль мышления и способ естественного отбора. Для графоманов - заразная болезнь, передающаяся интеллектуальным путем»[142]. В этих условиях самое сложное для читателя - понять: очередное эссе - то ли профессиональная удача пишущего, то ли продукт графомании. В ситуациях сплошных «нет» (единого определения - нет, общей концепции жанра - нет, критериев безупречного жанра - тоже нет) велик соблазн говорить «да» даже там, где для признания «качеств» нет оснований. Как показывает анализ современной эссеистики, авторское «я» обычно ориентируется на какие-то отдельные черты классического эссе, упуская его сущностные характеристики.