Эссе: стилистический портрет

Но нет сочинительства лучше того, что откровенно зовется сочинительством, - художественной литературы. Это древнейшая форма знания, но и самая современная тоже: если все сделано так, как надо, то разнообразные функции языка опять сплавляются в единое откровение, от которого захватывает дух. Будучи тотальной, все сливалось в едином метафорическом восприятии, например, солнце - это огненная колесница, на которой бог катится по небосклону.

Эти рассказы были столь же необходимы для выживания, как копье или мотыга. В них заключалась память о знании умерших. Они несли в себе мудрость, избавляющую от отчаяния. Они связывали зримое с незримым. Они делили поровну страдание, и страдание становилось переносимым.

В нашу эпоху, хотя мы и расщепляем функции языка и знаем, что научное рассуждение - это не поэтическое слово, что богословская проповедь - это не то, как мы разговариваем у себя на кухне, хотя наши обзоры требуют точной статистики, наши суды требуют улик, а наши гипотезы требуют доказательств, все равно наше сознание устроено так, что самое естественное для нас - рассказывать истории.

То, что мы называем вымыслом, есть древний способ знания, тотальная форма общения, первооснова современной языковой специализации.

Профессиональный сочинитель всегда консервативен в том смысле, что превыше всего он ставит первичные, изначальные структуры сознания. В самом себе он культивирует общечеловеческую склонность осмысливать все происходящее с точки зрения конфликтов и их разрешения, с точки зрения героя, переживающего ряд событий, притом, что конечный результат этих событий отнюдь не ясен и эта неопределенность рождает напряженное ожидание; более того, обо всем повествуется с естественным апломбом рассказчика, заложенным в наш мозг столь же прочно, как способность вписывать формой общения, это и важнейшая его форма. Она охватывает все. Благодаря ни с чем не сравнимой глубине и широте источников она выражает истины, не подвластные ни проповеди, ни эксперименту, ни репортажу. Она без стыда поведает о том, как человек управляется со своим телом и какими мыслями полнится его голова. Она с равным вниманием отнесется к болезни, вызванной микробами, и к тому, что зовется чутьем или интуицией. От нее не ускользнут ночные кошмары и минуты нравственных мук. Если она пожелает, вы влюбитесь, будете умирать от голода или тонуть, падать навстречу неминуемой гибели или сжимать в руке горячий пистолет, в то время как полиция ломится в дверь. Вот как оно бывает, скажут вам, и вот что при этом чувствуют.

Литература демократична: она снова утверждает, что интеллект одного человека способен создать и переделать мир. Она независима от всех и всяческих институтов - от семьи до правительства - и не должна оправдывать их лицемерие и их губительность, а потому она - ценнейшее средство и орудие выживания.

Литература несет в себе мудрость, избавляющую от отчаяния. Она связывает настоящее с прошлым и зримое с незримым. Она дозирует страдание. Она говорит: чтобы и дальше существовать, мы должны вплести свою жизнь, самих себя в наши сказания. Она убеждает, что если мы этого не сделаем, кто-то сделает это за нас.

Текст 3. ОКТАВИО ПАС (Перевод с испанского - Б. Дубина) О КРИТИКЕ [185]

Услыхав попугая, некий испанский дворянин, только что высадившийся в Южной Америке, с почтением встал, поклонился и произнес: «Прошу меня простить, Ваша милость, но я думал, что Вы - птица».

Ни для кого не тайна, что критика - слабое место нашей словесности.<.. .> Из чего, впрочем, не следует, будто нет достойных критиков.<.. .> Чего у нас действительно нет, так это общей координаты или координат, той совокупности идей, которые, разворачиваясь, создают интеллектуальное пространство - среду произведения, подхватывающий или опровергающий его резонатор. Именно здесь произведение встречается с другими, возникает возможность их диалога. Критика и порождает эту так называемую литературу - не сумму произведений, а систему связей между ними, поле их притяжений и отталкиваний.