Есть!

Аллочка методично отмывала чужую грязь со стенок унитаза, ползала по полу, сметая чужие волосы, и думала о бабушке. Интересно, откуда бабушка могла знать, что однажды Аллочке пригодятся ее уроки? Она и впрямь умела делать все и, что намного важнее, не боялась никакой работы. Она, впрочем, вообще ничего и никого боялась – и в этом они с Аллой Ивановной тоже были схожи.

Алла Ивановна, строгий и неподкупный товаровед серьезного, как гимн, торгового предприятия, была исключительной хозяйкой – настолько исключительной, что многие знакомые хотели бы исключить ее из числа своих знакомых. Проще говоря, хозяйственная одаренность Аллы Ивановны пускала их по тупиковому маршруту зависти, не способной переродиться ни во что вдохновляющее.

– Вчера приходили с работы, – заводила Алла Ивановна любимый монолог, как другие включают дорогую телепередачу, – и все, буквально все хором сказали: «Аллыванна, ну как же у вас всегда чисто! И как всегда вкусно!»

Эти вежливые хоровые «все», которые приходили с работы к Алле Ивановне даже после того, как она вышла на пенсию, – они представлялись маленькой Аллочке слипшимися боками и маленькими, словно шпроты из дефицитной баночки. Хотя для Аллы Ивановны шпроты были не дефицитом, а прозой жизни – и она очень страдала, что любимая внучка не ценит достигнутых бабушкой пищевых благ, а трескает бедняцкие продукты – черный хлеб с солью и твердые, как принципы советского человека, баранки. Загадочных «всех» Аллочка так ни разу и не увидела – для посещений они выбирали дни, когда девочки не было.

Аллочка любила сверкающую, как хрустальная шкатулка, бабушкину квартиру, набитую ценными вещами – их товароведу дарили по случаю и продавали в ответ на прямую просьбу. И, конечно, девочка очень хотела бы увидеть, как синхронно склоняются – будто в балете – головы вежливых «всех», как они восторженно складывают губы колесиком и прижимают к груди ладони с выпрямленными пальцами – словно пытаются остановить рвущийся на волю крик.

Бабушка терпеливо учила Аллочку всему, что умела делать сама. Как мыть окна, чтобы на них не оставалось разводов, как гладить рубашки, чтобы на рукавах не было складок, как сварить такой борщ, чтобы муж забыл шляться по друзьям и шел домой на запах, как собака на голос хозяина. Этот абстрактный муж в бабушкиных домашних лекциях был самым популярным персонажем, а живой и морщинистый, как старое яблоко, дедушка Володя упоминался редко – то ли не дотягивал до звания мужа, предпочитая ухоженным комнатам родного дома далекий замшелый гараж (и даже борщ не помогал!), то ли просто надоел Алле Ивановне за долгую совместную жизнь. Дедушка Володя сидел в гараже с мужиками почти каждый вечер – маленькой Аллочке гараж представлялся чем-то очень позорным, но когда она видела дедушку по возвращении, то каждый раз об этом забывала: дед лучился счастливыми морщинками и обязательно вручал карамельку с отбитыми боками.

Алла Ивановна не терпела всего две вещи в жизни, зато какие это были вещи! Первая – человеческая неопрятность в полной широте ее проявлений, с ней бабушка Аллочки вела непрекращающуюся войну по всем направлениям. Второй вещью были непонятные поступки, вылезающие за рамки, однажды установленные Аллой Ивановной и отныне не подлежащие отмене, как не подлежал отмене волосяной узел на макушке, придававший бабушке сходство со снежной бабой в ведре. Например, бабушка терпеть не могла людей, которые без повода ходят друг к другу в гости или, того хуже, путешествуют. «Вот ходят, ездят, Бог в помощь разносят!» – ворчала Алла Ивановна, сама, впрочем, любившая принимать у себя всех, но лишь по строго определенным дням и после долгой подготовки.

Взрослая Аллочка Рыбакова тоже не любила спонтанных гостей – и вообще все чаще слышала внутри себя бабушкин голос, бурчащий не самые приятные вещи. Включить или выключить в себе бабушку Аллочке становилось труднее от года к году. «Возможно, однажды я стану такой же точно, как она, – думала Аллочка. – Какой точно?..»

Алла Ивановна была из тех женщин, которые каждый день перепрыгивают от одного дела к другому – будто переходят болото по кочкам. Эти женщины очень мало спят, едят на ходу и презирают лентяев как класс. С годами усталость и самодовольство женщин такой породы приводят их сначала к депрессиям, а потом к психотерапевтам. Если повезет с врачом, аллу ивановнумедленно переформатируют, разворачивая лицом к самой себе. Ее учат отдыхать и не хвататься судорожно за самые разные дела. Ее учат не мыть посуду по целому дню и равнодушно смотреть, как в корзине копится нестиранное белье. Если аллу ивановнуудастся отправить одну на курорт – это совсем хорошо, но обычно алла ивановнасовершает побег с курорта после первого же ужина в ресторане или ночевки в гостиничном номере, где все делают не так, как нужно.