Есть ли будущее у капитализма?

Военная геополитика постоянно упоминалась в нашем анализе коммунизма потому, что она представляется наиболее важным единичным фактором, определившим революции XX века. Коммунизм возник не из одних лишь идей Карла Маркса и не из удивительно гибкого (или оппортунистического) политического гения Ленина, и характер этого политического явления XX века был задан не одними лишь историческими традициями России или Китая. Коммунизм стал политической силой в результате великого, но достаточно случайного прорыва к власти вполне определенного левого движения, русских большевиков. В момент все более очевидного поражения и распада Российской империи в разрушительной войне, которая уничтожила или подорвала также и все прочие империи, левые социалисты впервые получили шанс захватить геополитическую платформу, исключительно пригодную для обороны — конечно, если создать собственное массовое производство современного оружия и дать миллионам людей современные индустриальные навыки. Большевики, сознательно следуя примеру французских якобинцев, показали всему миру, как радикальная интеллигенция может вдохновить и мобилизовать народные массы на свержение старых режимов, отражение интервенций и построение новых, более сильных государств на гораздо расширенной социальной основе.

Советский пример (иногда благодаря непосредственной советской помощи, но в основном благодаря простому присутствию СССР на мировой арене в XX веке) сделал возможным успех множества разнообразных национально-освободительных движений, возглавляемых радикализированной местной интеллигенцией. Далеко не все они были коммунистическими, зато все использовали стратегии, впервые примененные большевиками. Последствия большевистской революции наиболее сильно проявились в старых аграрных империях, униженных западным капитализмом и доведенных до зависимого положения. Это явление стало известно как национально-освободительное движение в странах третьего мира. Различие между ними заключалось не столько в качествах идеологии, сколько в количественном охвате экономической экспроприации, которая имела место во вновь строившихся государствах. Если государство ради обороны, модернизации и социальной справедливости стремилось контролировать все, вплоть до крестьянских домохозяйств, оно объявлялось социалистическим. Таковы Россия и Китай. (И, между прочим, Израиль первых лет сионистской романтики.) Если же государство экспроприировало только собственность иностранцев, этнических меньшинств, отдельных «мракобесов» и «непатриотичных» владельцев, вроде крупных помещиков, рантье и компрадоров, сам процесс и его результат назывался национализмом. Яркие тому примеры — Турция и Индия. Но также это Иран и современные исламистские движения, приобретающие функции государства. В последнем случае постмодернистское студенческое движение в духе 1968 года разожгло типичный домодернистский мятеж городской бедноты и торговцев против нечестивого деспотизма шаха. Результатом, однако, стало возникновение революционного и модернистского по сути государства, которое ближе к режимам советского типа, чем к средневековому халифату. Как СССР в значительной степени был сформирован двумя мировыми войнами, так и эксцентричный режим Исламской Республики был консолидирован в результате титанического сопротивления иранских патриотов агрессии саддамовского Ирака, который, несомненно, действовал как представитель широкой контрреволюционной коалиции иностранных интересов.

Несмотря на весь шум, сопровождающий суннитские джихадистские выступления после 2001 года, в большой картине антисистемных вызовов они были лишь небольшим эпизодом, развернувшимся в геополитическую трагедию пока регионального масштаба из-за самонадеянного решения США послать свои войска в Афганистан и Ирак. «Аль-Каида» первой искала глобальной геополитической конфронтации, провоцируя террористическими методами бунты за «нравственное очищение» и за «правду». Эта террористическо-популистская стратегия восходит не к большевикам, а, скорее, к некоторым русским народникам XIX века, которые первыми применили бомбистов-самоубийц. И точно так же, как некогда русские террористы, джихадисты потерпели полную политическую неудачу в своих надеждах разжечь взрывом народное восстание. Спасло исламистов появление в непосредственной близости американских солдат, что сделало из политически неудачливых террористов весьма успешных партизан.