Есть ли снег на небе

«Что я не так сделал? – без конца размышлял Мелех. – Ведь не может справедливый Господь просто так наслать на человека беду?! Чего я не заметил, упустил, не исправил в воспитании девочек? Меня словно ослепили, и какие-то важные вещи, мимо которых по своей слепоте я прошел, возвращаются теперь уже в качестве наказания».

Он никогда не предполагал, что будет так страдать из-за дочерей. В его жизни всегда главным был заработок, семью-то ведь надо кормить, потом долг перед Богом, синагога, учеба, выполнение ритуалов, а уже потом семья. И вот теперь всемогущий Бог безмолвно стоял в стороне, наблюдая, как исходит кровью сердце бывшего короля Лимны.

Сладкие, ласковые девочки из далекого прошлого приходили к нему во снах, спорили, кому какая достанется ручка, и танцевали вместе с ним вокруг субботнего стола.

С каждым днем переносица болела все сильнее и сильнее, а сердце по ночам стучало так громко, что Мелех, боясь разбудить Крейну, тихонько вылезал из кровати, шел на кухню и, упершись лбом в холодное стекло, стоял до рассвета, уставив в темноту невидящие глаза.

Пустое письмо

Больше всего на свете Берл любил качели. Раскачаться что есть сил, стоя на доске и держась руками за цепи, а в самой верхней точке, оттолкнувшись, прыгнуть и полететь, точно птица.

И хоть был Берл немалым шалуном, но голова у него на плечах сидела крепко. Перед прыжком он внимательно осматривал площадку, куда должен был приземлиться, убирал камни и палки. Прыгал, словно кошка, всегда ловко попадая на ноги. Когда же прыжок выдавался особенно высоким, случалось пускать в ход руки, чтоб не ткнуться носом.

Эти воздушные секунды полета доставляли Берлу ни с чем не сравнимое наслаждение. Такое острое, что, даже женившись, он не оставил любимого занятия. Конечно, близость с женой была самым большим удовольствием на свете, но все-таки лишь после качелей.

И хоть стыдила его Циля, мол, негоже женатому человеку вести себя подобно мальчишке, упрекала и настаивала, он украдкой пробирался на качели и прыгал, хотя бы пару раз в неделю.

Украдкой, словно совершая проступок, он вел себя из-за Цили. Кроткая девочка, стройная, как козочка, и нежная, будто первые лучи зари, всего лишь за два года совместной жизни отрастила когти почище кошачьих. И ведь все началось прямо под хупой!

Женились в Бердичеве рано. Дурное побуждение не знает жалости, а успешно бороться с ним дано не каждому. Супружеская постель вовсе не гарантия полного спасения, но вдвоем противостоять напору куда легче. Поэтому когда Берлу исполнилось шестнадцать, а Циле пятнадцать, родители повели их под свадебный балдахин.

О, к тому времени Берл успел изрядно натерпеться от происков естества и с нетерпением ждал дня свадьбы. Разумеется, к своей невесте он не прикасался даже пальцем, поэтому, когда под хупой, в самом начале церемонии, Циля тихонько поставила свою ступню на его, Берл задрожал от любви и нежности.

Это первое, дивное прикосновение совершенно сбило его с толку, и он с трудом отвечал на вопросы ребе Лейви-Ицхока, раввина Бердичева, проводящего церемонию. Берл воспринял жест Цили как знак близости, как желание быть вместе с первого момента супружеской жизни. О, понимай он тогда, что на самом деле имела в виду его своенравная, своевольная и властная женушка, он сбросил бы ее ногу, как сбрасывают змею или таракана.

Как правило, в еврейской семье царит жена. Берл знал это не понаслышке. Так было в доме его родителей, и он принимал такую расстановку как данность, освященную традицией. Но одно дело соглашаться умозрительно, и совсем иное терпеть на своей шкуре. А куда деваться, ведь у Цили в руках было самое действенное, самое сильное оружие. Ну, скажем, не совсем в руках, а где именно, мешает указать освященная традицией скромность.

Начав с осторожных замечаний, она потихоньку перешла к вежливым упрекам, настойчивым нравоучениям и категорическим указаниям. Спустя год Берл понял, что боится свой нежной козочки и предпочитает не спорить, а отмалчиваться. Собственно из-за этого страха с ним и произошло несчастье, изменившее всю их жизнь.

В один из дней Берл вырвал часик из плотного расписания и направился к любимым качелям. Почти сразу после свадьбы он оставил ешиву и поступил в помощники к скорняку. Предполагалось, что, помимо скромного заработка, он обучится ремеслу и сможет через несколько лет достойно обеспечивать семью.

Но скорняк не спешил раскрывать Берлу секреты мастерства, а посылал его на грязные и тяжелые работы, которые не хотел выполнять сам. Круглый год невзирая на погоду Берл ходил на речку мыть бараньи шкуры. Зимой разбивал лед и окунал их в дымящуюся воду, летом обливался потом, весной и осенью торчал на берегу с восхода чуть не до заката.

– Потерпи, милый, – уговаривала его Циля. – Все начала тяжелы.

Берл пытался объяснить, что этому началу не видно конца, но на каждое слово мужа у Цили были в запасе тридцать четыре возражения. Берл махал рукой, замолкал и замыкался в себе, начиная думать о качелях.