Начиная с 1882 года, когда начальное образование стало обязательным, светским и бесплатным, столовые, открывающиеся при школах, предназначались для питания испытывающих нужду детей из малообеспеченных семей. Но и в наши дни питание в столовых часто остается единственной возможностью получить порцию сбалансированной еды за день для ста семидесяти пяти тысяч парижских школьников и учащихся колледжей. В 2010 году, чтобы всех уравнять в правах, мэрия Парижа решила ввести одинаковые тарифы во всех округах: от 0,13 до 5 евро в день в зависимости от доходов родителей.
В Париже в детских садах один ребенок из десяти страдает избыточным весом, в то время как в СЕ2 (второй класс начальной школы: 8–9 лет) уже на 6 детей приходится 1 ребенок с признаками ожирения. Причем в так называемых приоритетных кварталах (бывших отсталых районах, находящихся в стадии динамичного развития) процент детей с ожирением вдвое больше, чем в среднем по городу. Мы еще не достигли американских цифр, но успокаиваться нам нельзя. Стакан молока от Пьера Мендес-Франса,[116]
трансформировавшийся с течением времени в утренние бисквиты и печенье от агропромышленного комплекса «Пэпи Броссар», был официально запрещен, чтобы не перебивать аппетит перед школьным завтраком. И девять из десяти наших сорванцов прекрасно знают – благодаря рекламным роликам, транслируемым по телевидению по каналу «Джулли» в промежутках между сериями мультфильмов про Дору или Покемонов, – что нужно каждый день съедать не менее пяти фруктов и овощей и пить воду. Мэрия Парижа организовала бесплатную раздачу сезонных фруктов в школах, в которых реализуются пилотные образовательные проекты. Но, несмотря на все усилия, окончательно победить содовые напитки и чипсы пока не удалось. Но если в борьбе с вином мы одержали победу, мы уверены, что однажды мы справимся и со сладкими содовыми напитками. Хотя это произойдет не завтра.«Попробуй, по крайней мере!»
Когда заканчивается период сосок и вселяющей уверенность материнской груди, в жизнь маленьких парижан вторгаются процессы диверсификации, затрагивающие также и питание и не оставляющие им выбора. Естественно, они имеют право на замороженные полуфабрикаты типа свинины с пюре, запеченных в раковинах моллюсков, наггетсов, рыбы в панировке и т. д. Хотя справедливости ради стоит сказать, что для большинства родителей приучение детей к хорошей и здоровой пище так же важно, как и овладением ими сложными грамматическими правилами вроде Imparfait du subjonctif (незаконченное прошедшее время сослагательного наклонения, употребляется в письменной речи).
Морскую свинку, разумеется, больше не подают к столу (но пусть те, кто с ностальгией вспоминают о ней, не переживают: в Эквадоре она остается весьма распространенным блюдом[117]
), хотя колбаса из ослятины и паштет из кролика все еще являются частью нашего рациона. Когда в четыре года узнаешь, что осел Шрека и Панпан могут окончить жизнь в твоей тарелке, начинаешь постигать настоящие ценности жизни… Мы уж не говорим о конине. Заставьте, например, вашу дочь проглотить кусок стейка из Черного принца (кличка коня), которая увешала стены своей комнаты постерами с изображением резвящихся на воле лошадей.«Убиение» посредством машины для разделки мясных туш – это одно из развлечений на рынке. И когда восьмилетний Жозеф впервые увидел продавщицу птицы в заляпанном кровью фартуке, отсекающую голову цыпочке (как известно, цыпочка – это цесарка), взращенной на фермерском подворье, он спросил в ужасе, широко раскрыв глаза: «Марию-Антуанетту тоже так убили?» – «Да, мой дорогой, именно так и закончила свои дни королева цыпочек!» Увиденное, по всей вероятности, не особенно впечатлило малыша, потому что он так и не стал вегетарианцем. Равно как и Айрис, которая, увидев тушки кроликов, разложенные в витрине-холодильнике магазина, наподобие Белоснежки в ее стеклянном гробу, спросила, продемонстрировав тем самым здравое отношение к жизни: «Скажи, мама, их убивают, когда они только еще собираются убежать?»
Спартанское воспитание иногда оставляет зарубки на всю жизнь. Тридцатитрехлетняя Карин до сих пор с содроганием вспоминает, как ее заставляли есть бараньи мозги – «бесформенную, шишковатую массу на дне моей тарелки», – которые ее мать готовила каждую неделю, полагая, что это укрепляющее и придающее сил блюдо. Что касается Себастьяна, которому сорок один год, то он в течение долгих лет не мог есть устриц, потому что его дядя, бывший «красный берет»[118]
и большой весельчак, однажды, когда ему было десять лет, довел его до слез, зажав нос и пытаясь силой засунуть ему в рот устрицу. И мы не будем называть имя одного отца семейства (не хотим, чтобы у него были неприятности с социальными службами), исповедующего принципы, согласно которым его ребенок (ему всего четыре года) все должен испробовать в своей жизни, включая и вино. «В прошлый уик-энд мы дали ему попробовать белого сладкого вина. Ему так понравилось!»