Есть на Волге утес

Палачи рванули кузнеца, подтащили к столбу, подняли руки к кольцу, звякнула защелка. Привычно взяли длинные палки, поплевали в ладони, встали по сторонам. Сначала размахнулся один, ударил по обнаженной пояснице. Кузнец вытянулся, охнул. Затем ударил другой палач, по спине. Колени у Ортюхи подломились, он повис на руках. Аленка, вырываясь из цепких лап стрельцов, закричала на всю площадь:

— Не надо-о!..

Сухота махнул рукой, стрельцы поволокли Аленку на крыльцо приказной избы. Свистели батоги, удары глухо и равномерно падали на обмякшее тело отца. У Аленой потемнело в глазах…

…Очнулась на ступеньках от громких голосов. Стрельцов рядом не было, а на крыльце стоял Логин и строго говорил стоявшим на площади мужикам:

— Вашего же спасения ради Андреян Максимыч велел передать — скоро на темниковской земле дьяки из Москвы будут сыск творить. И всех, кто в посадских списках не значитца, будут ловить, ковать в цепи, бить батогами и отправлять в прежнее тягло. Воля ваша, если не хотите в Заболотье стоять, ждите дьяков здесь. У них, я мыслю, цепей и батогов на всех вас хватит. Помните это.

Кто-то крикнул: «Избушки наши ломать, ай нет?!»

И Логин ответил:

— Жилье рушить не след. Уедут дьяки — сызнова сюда вернетесь. До холодов в землянках перетолкаетесь.

Толпа медленно расходилась.

— Батя… где? — спросила Аленка приказчика.

Логин ничего не ответил, помог встать на ноги, привел на господский двор. Ортюха лежал на старой телеге вниз лицом и тихо стонал. Спина вспухла буграми, по багряным полосам сочилась сукровица.

Заводя в оглобли лошаденку, на которой приехала Аленка, Логин сказал:

— Благодари Андреяна Максимыча. Итти бы вам всем троим в Арзамас, к помещику. Теперь же вы принадлежите господу богу и ему. Откупил он вас. Батю лечи — может, выходишь.

Выехав из слободы, Аленка остановилась на берегу, нарвала листьев подорожника, вымыла их в воде, положила на спину отца. Сняв с себя исподницу, расхлестала ее на ленты, перевязала. Отец стонать перестал, но в сознание не приходил.

В пути он умер.

6

Как проснулся воевода после той злополучной ночи, так и задурил. Ни домашние, ни городские дела на ум не идут. Из столичных приказов грамоты одна за другой идут — их не только исполнять, читать воевода не успевает. Одна лишь мысль в голове — как бы девку Аленку увидеть. Холопы каждый вечер ноги ему парят, боли стали проходить, а сна нет. Только закроет воевода глаза, а перед ним Аленка стоит. Полы сарафана под пояс заткнуты, ноги — будто репа, икры — словно балясины точеные. Уж до чего дело дошло — стоит воеводе повернуться на левый бок, как чует он всем телом девичье тепло. Очнется воевода, а рядом пустота, и рука плетью падает на холодную перину…

Помучился Василий Максимович и давай брата звать:

— Пропадаю я, Андреяшка! Околдовала меня ведьма подлая. Жить без нее не могу, ночи не сплю. Что делать?

— Бери, да и вся недолга. Теперь она моя крепостная. Куплена.

— А что люди скажут?

— Тебе ли на людей оглядываться. А ей ныне деваться некуда. Отец умер, мать тоже на ладан дышит. Если хочешь, я Логина пошлю. Пусть сватает.

— Посылай.

Нагретая солнцем земля покрывалась разноцветьем трав, в полях колосилась рожь. Вокруг буйствовало лето. Аленка сидела на краю свежей могилы. Внизу, в землянке, причитала мать. У Аленки слез нет, они ушли, отлетели вместе с юностью в тот миг, когда она коснулась окоченевших рук отца и поняла, что его уже нет и никогда больше не будет. Не плакала Аленка и тогда, когда мать упала на тело отца и забилась в рыданиях. Она дала матери выплакаться, сходила в кузню, принесла молоток и зубило, срубила на кандалах заклепки, сняла их с рук отца. Гроб делать было некому, Ортюху положили на перевернутую скамью, обмотали кусками полотна, опустили в сырую и темную пасть могилы. Мать положила на холмик кандалы, сказала:

— Всю жизнь вольным хотел быть, а умер в цепях.

— Неправду говоришь, мама, — Аленка сдернула железо с могилы. — Он не покорился. Он и мне…

— Знаю. Ты такая же непокорная будешь.

А время шло и надобно было жить дальше. Похлебав кислых шей из щавеля, женщины легли спать. Волнения прошлых дней умаяли их, и они быстро уснули.

Утром Мотя разбудила дочь:

— На берегу кто-то гомонит? Сходи.

Аленка возвратилась быстро:

— Несписочные это, беглые, как и мы. В берегу землянки роют, жить здесь будут. Андреян их тут до зимы спрятать хочет.

— Пойдем, посмотрим.

Они вышли из землянки, тихие, скорбные. К ним сразу же подошли мужики, бабы, ребятишки. О смерти Ортюхи они уже знали.

— Не тужи, Матрена, — сказал один. — Проживем как-нибудь. Соседями будем, помогать друг другу станем. Бог поможет.

— Бог-то бог, да сам не будь плох, — заметил другой, — Всех нас батоги и железы ждут. В слободе народишко остался всякий, они тоже эти места знают — укажут.

— Народишко, может, и утаит, а вот подьячий, собака, за полушку продаст. Да и барин, если выгода выйдет…

— Ему-то кака выгода?

— Ортюху не кто иной, как он под батоги положил. Неужто вы думаете, что Сухота без его ведома донос в Арзамас мог послать.

— Эва! Для чего же?

— Нас устрашить хотели.