Есть на Волге утес

— Я согласен. Давайте укажем сотням путь, и с богом. И людям так скажем: кому с нами не попутно, пусть остаютца.

— Давай, есаул, карту.

Куварка развернул на столе свиток.

Илья и после совета не мог уснуть. Он понимал — зимовка будет трудная, выдержит ли он ее? В крепости Тотьме полтора десятка стрельцов, взять ее будет просто, а как удержать? Здесь север, зима все восемь месяцев: на благо она будет вольным людям или на погибель? Соберутся ли весной ватаги, не растворятся ли по необъятной таежной земле? Вспомнил Илья разговор с Мироном о сыне. Когда он успел им обзавестись?

— Мирон, ты не спишь?

— Думаю.

— В тюрьме ты сказывал, что холост, полгода не прошло, и вдруг — сын? Когда успел?

— Я вдову нашел с грудным дитем. Теперь она в доме моем живет. Мужа в Кузьмодемьянске убили: Обещала ждать меня.

— Красивая?

— Все при ней.

— Это хорошо. Мне, пожалуй, тоже твоему примеру последовать надо. Одному зимовать не дело.

— Смотри сам.

3

Тряслись от страха воеводы в своих худых крепостишках, прятались в лесах приказчики, зарывали свое добро в мерзлую землю, засыпали снегом богатые «лутшие» мужики.

Люди Илейки и Мирона наводили ужас на бояр и вселяли надежду простому люду. Бывало всяко: их встречали в селах с хлебом и солью, иногда собирались богачи с приставами, давали отпор. С такими ватажники не связывались — отходили. Делали запасы на весну, благо снег пока был еще мелок, в тайных местах копали бурты, складывали туда мешки с зерном, мясо, солонину, крупы, горох. Все это оболокали сухой соломой, покрывали землей и снегом. Илейка снова повеселел, дела шли хорошо и как задумано.

Наступила пора разведывать Тотьму.

Итти в разведку Илейка собрался сам. Приготовили пять саней, в них запрягли самолучших лошадей, одну под седлом пустили в поводу. С собой атаман взял шестерых самых верных сотников. Есаул Куварка остался в Троицком селе, Мирон и Левка Мумарины держали основное войско в Судае.

Илья велел всем переодеться под крестьян, с собой взял монашескую дорогую рясу и коблук. В город Тотьму он надумал итти под видом протопопа. Отец Тимофей научил его, как вести речи, чтоб походить на священнослужителя.

Выехали ночью. Ветер, который дул с вечера, утих, небо вызвездило, ударил сильный мороз. Сразу все закоченели, пробовали греться, бежали рядом с санями, но это помогало плохо. Покаялись, что не взяли тулупы. Проехав полпути, замерзли окончательно. И тогда Федька Носок сказал:

— Слышь-ко, атаман. Вот тут в стороне Леденское Усолье есть. Верст пять всего влево. Може, заедем погреться? Ино приедем к Тотьме ледяными сосулями. Не до разведки будет.

Илья согласился.

Усолье Леденское — село богатое, торговое. Крестьян там мало — купцы да работные люди в соляных копях. Спрятав за пазуху пистоли, атаманы вошли в кабак. Была суббота, в кабаке шумно, все столы заняты питухами. У печи молодая жонка выгребала из загнетка угли, вздувала лучину, ставила в светец. Илейка глянул на ее пристально — похожа на Алену. Пахло овчинами, кислой капустой, печеным хлебом. Из харчевой избы вышел ярыга в фартуке, в шелковой рубахе, поставил на стол жбан, высыпал из фартука десяток точеных чаш, оловянную тарель. С краю стола сидел молодой, лет. тридцати, здоровенный широколицый мужик.

— А ну-ко, подвинься, — строго сказал Илья. — Не видишь, люди застыли.

— У печки потопчись, согреешься, — грубо ответил широкорожий, отвернулся. Андрюшка Пермяк сунул ему под рыло пистоль:

— Тебя по хорошему просят— подвинься.

Подскочил голова кружечного двора Ивашка Сергеев, сказал:

— Уступи, Панкрат Данилыч, я те особый стол поставлю. — Выволокли дубовый стол, широколицый с друзьями пересел. Ярыга угодливо пододвинул жбан к Илейке, на освободившуюся скамью уселись атаманы.

— И штей горячих, — приказал Илья. — И чтобы мясо. — Ярыга принес всем щей, на тарель навалил гору мяса, хлеба. Федька Северга склонил жбан, налил шесть чашек. Илья попробовал, сплюнул, в чаше оказалось не пиво, а водка. Спорить не стал, выпил до дна. Выпили и другие, занюхали хлебом, принялись хлебать щи. По телу Ильи разлилась теплота, в голове зашумело, заприятнело. Северга налил еще.

В кабаке становилось все шумнее. Кричали и спорили хмельные мужики, были средь них и бабы.

Илейке захотелось петь. Он кивнул атаманам и запел:

Сядем-ко, ребятушки, на зеленый луг,
На зеленым луг, но единый круг!

Федька тонким, бабьим голоском подтянул:

Споем-ко, ребятушки, песню новую,
Песню новую, про Стеньку Разина…

— Ты кто такой будешь? — К Илейке подошел широколицый.

— А ты кто?

— Я Панька Замятин! — мужик выпятил грудь.

— Что-то не слышал про такого, — Илья сильно захмелел. — А я Ильюшка Долгополов. Слышал?

— Если не врешь… Про тебя в этих местах все знают.

— Ну и отваливай.

— Зачем же так, Илья Иваныч? Я, может, за твое здоровье выпить хочу.

— На дармовщинку?

— Панька Замятин — на дармовщинку?! Эй, кружечный Жбан водки на стол. За мной счет! У нас ныне гости знатные.