Есть совпадение

Но последние три недели я провела на Аляске, преследуя лосей, китов и медведей, катаясь на жутком виляющем автобусе по узким горным дорогам Денали и плавая на каяке под бесконечными лучами летнего солнца. У меня так много фотографий, что попытка выбрать те, которые стоит предоставить для программы, похожа на выбор того, какой из моих органов сохранить. Но даже несмотря на то, что в моих костях по-прежнему гудит дух приключений, я с облегчением возвращаюсь домой.

Прежде чем я успеваю спросить, чем они занимались, Микки протягивает мне цветок – красную розу, такую же, как та, что Савви спрятала за ухом.

– О-у-у, спасибо?! – говорю я, довольная и смущенная.

– Это от Лео, – говорит она. – Это наша первая годовщина, ты же знаешь. Твоя и Лео тоже. Если отсчитывать с того дня, когда мы все начали целоваться.

Я моргаю, глядя на нее.

– Прошел целый год?

– Да. В любом случае, поскольку Лео еще не вернулся, я сказала ему, что подарю тебе цветок вместо него.

– Я бы назвала это закосом по Такседо Маска[41], – вклинивается Савви, поглаживая пальцами лепестки собственного цветка.

– Вот бы обладать хоть каплей его драматического таланта, – говорит Микки, опускаясь на плюшевую розовую кушетку.

Я подношу розу к лицу, чувствуя, как она трепещет на моей коже. В моем сердце возникает тот самый дурманящий, счастливый скачок, к которому я еще не совсем привыкла – маленькие знаки, из-за которых я все еще удивляюсь тому Лео, которого я знала тогда, и тому Лео, которого я знаю сейчас. Лео, с которым я выросла, и Лео, который заправляет мои волосы за ухо, который засыпает во время просмотра фильмов, положив голову мне на колени, который иногда тянет меня за руку во время прогулки, чтобы украдкой поцеловать. Это тот же Лео, что и раньше, но я как будто подключилась к какому-то другому его измерению, о котором я должна была знать где-то в глубине души, до того, как обрела способность разглядеть это.

Или, может быть, изменился не Лео, а я. Я чувствую, что за последний год какая-то новая часть меня открылась, как будто она просто ждала, пока появится кто-то, для кого стоит освободить место. Во многом это Лео, но место, которое можно было заполнить, расширилось гораздо сильнее, чем я ожидала – во мне появилось пространство для Савви, Пьетры и Дейла. Для Микки и Финна. Для родителей, которых, как мне казалось, я знала, но теперь понимаю гораздо больше.

– Говоря о драматическом искусстве, это задумывалось как корова с кукурузой? Или просто корова, которая нарядилась единорогом? – спрашиваю я, прищурившись на один из новых светильников у дивана.

– Ее происхождение остается загадкой, как и всех ее собратьев – керамических коров, – отвечает Микки, жестом указывая на остальную часть помещения.

Я оглядываюсь вокруг и высматриваю, что еще изменилось за две недели моего отсутствия – местное искусство на нашей выставке продается и сменяется так быстро, что это место, по сути, преображается изо дня в день. На одной неделе на огромных холстах будут пестрые полосы базовых цветов, на следующей – нежные пастельные акварели с видами Пьюджет-Саунд, а прямо сейчас это место – коровы на коровах – корова-доктор у окна, корова-астронавт на стойке бариста, корова в футбольной майке у окна. Неизменными остаются только большие, плюшевые, уютные диваны и кресла, огромные фотографии в рамке, которые я сделала по всему Шорлайну и Сиэтлу (включая мою любимую – фотографию очень надменной утки на Зеленом озере с надписью «Королева Кряк»), и стол из старого «Бин-Велл» с именами Поппи и Бабули, вырезанными в дереве.

– И что? – говорит Савви. – У меня есть скудные подробности, но мне необходимо услышать об остальной части твоей поездки. Ты видела что-нибудь классное?

– Тебя пытались съесть? – вклинивается Микки, наклоняясь вперед.

На внутренней стороне ее запястья самая новая из ее татуировок, первая, сделанная перманентными чернилами – мини-сердечко с надписью Мик + Сэв на внутренней стороне, идентичное тому, что было на дереве в лагере Рейнолдс. Это первый год, когда никто из их маленькой команды не будет проводить там лето, но поскольку осенью Микки поступает на бакалавриат в качестве педагога, ее возвращение, вероятно, станет лишь вопросом времени.

Я положила розу на стол и наклонилась к ней.

– Вообще-то, в какой-то момент, сразу после того, как мы уселись в автобусе, к нему подошел медведь…

– Я впервые слышу эту историю.

Это моя мама, она выходит из задней комнаты, где мы проводим занятия и позволяем разным сообществам арендовать помещение для встреч. Я не знала, что она здесь.

– Я сказала медведь? Я имела в виду оленя. Крошечный малыш ростом около метра.

Мама бросает на меня взгляд «даже не думай, что я не буду поднимать этот вопрос позже», как раз в тот момент, когда Пьетра выходит за ней с пунцовым лицом.