Есть такие (СИ)

... Мы тогда жили в Монголии. Мама работала учителем русского языка, папа преподавал химию в старших классах. Потом родителей перевели в другое место, за Хэнтэйский хребет, ещё на три года. Вот тогда всё и началось. В восьмом классе было всего семь парней и одиннадцать девчонок, я один -- русский, в прежней школе русских было четверо. Здесь было всё совершенно не так, как в Улан-Баторе, всё было гораздо проще. Так как класс был неполным, то учились и замужние женщины, были беременные девочки, и один мужчина. А она была непохожа на всех -- весёлая, заводная, и русский язык знала гораздо лучше остальных, она была наполовину буряткой, здесь смолоду обосновался её отец. Нас, русских, здесь многие понимали, да и мы за три года основательно сумели подучиться, особенно отец, несмотря на весёлый характер, муштровал меня по полной программе.

Она сразу усадила меня с собой за парту... А я был так застенчив...

Отец привёз с собой из столичной школы, наверное, весь свой кабинет химии. Он и в прежней-то школе завоевал свой авторитет своими химическими опытами, окружив свои уроки незабываемыми шутками, например, вызывая ученика к доске, говорил: "Итак,... сегодня к доске с домашним заданием пойдёт... химический элемент... Иванко!". Его уроки частенько сопровождались смехом, а лабораторные занятия возгласами: "Ох!", "Ах!", "Здорово!", "Вот это да!".

О маме и говорить нечего, она ещё на родине стала "заслуженной учительницей", она абсолютно ко всем, даже к первоклашкам в коридоре, обращалась на "Вы", даже если делала замечание, при этом она всегда улыбалась. Её все, и дети, и родители просто обожали.

Сам поселок из одиноких домов с толстыми заливными стенами растянулся на самом берегу вдоль реки. Течение было быстрым, вода ледяная. Правда, внизу за поворотом вырыли углубление, типа заводи, в которую при весеннем половодье набиралась вода, но это было похоже скорее на огромную лужу, в которой копошились только малыши под присмотром мамаш. Те, кто постарше, предпочитали хоть на несколько секунд, но окунуться в прозрачную воду реки Онон.

Учиться было несложно, на дом задавали самую малость, и вечерами все собирались на высокой горе, освещённой солнцем, где была устроена большая спортивная площадка -- дурачились до потёмок.

Она как-то быстро сумела отстегнуть с моей рубашки значок В. И. Ленина и, смеясь, дразнила меня. Я бросился за ней, догнал, прижал к дереву, но она стояла на корневищах, вытянув руки вверх, а я был на земле и, обхватив её со всех сторон, чтобы не ускользнула в сторону, пытался дотянуться до значка, и ну никак не мог. Оба устали от борьбы. Она вдруг сказала:

- Ну что, малыш, потрёмся?

Я, как ошпаренный этим словом "потрёмся", отскочил от неё -- она только смеялась вслед. Я шёл на задворки школы, где нам выделили место для жилья, шёл, оскорблённый и её словом "малыш", и униженный тем, что она победила в борьбе, всё ещё меня коробило слово "потрёмся", которое буквально отражало нашу борьбу у дерева. Я ещё горел от соприкосновения с её девичьим телом, таким горячим, таким гибким, таким мягким, у ней уже были упругие груди... А я был только сборищем костей...

На следующий день она молча положила передо мной на парту значок. Я, стиснув зубы, молчал целую неделю, хотя пытался оправдать эту дерзкую насмешницу тем, что она, возможно, не смогла подобрать других русских слов тогда, ведь она очень правильно выразила свои мысли. Может она и не хотела меня обидеть?

Отец подружился с учителем географии, организовали секцию для подготовки старшеклассников в походы, планировали пройтись по берегу реки Онон, что брала начало недалеко в горах и уходила через границу в СССР. Изучали карты, маршрут, готовили к весне снаряжение, знакомились с местными ископаемыми, чтобы вернуться с большой коллекцией для школы. И, конечно, она была самой старательной активисткой. Мне нельзя было пасовать.