Думаю, что и спустя тысячи лет люди будущего, листая страницы истории, не перестанут восхищаться той убежденной смелостью, с какой, оставив позади все, что мешало, что задерживало, не пожелав слушать карканье «благоразумных», которые требовали повременить, подождать — а чего подождать? — в сырую осеннюю ночь, озаренную вспышками орудийных залпов, Ильич шагнул из одной эпохи в другую, из старого мира в новый и повел за собою миллионы людей, жаждавших воли, земли, хлеба, человеческих радостей.
Под крышей Зимнего дворца еще заседали министры правительства Керенского; премьер этого правительства, второпях удравший на автомобиле в Гатчину, уже не стесняясь, отбросил свою эсеровскую «революционность» и в полном единении с контрреволюционным генералом Красновым сколачивал войска для похода на рабочий Петроград; в Могилеве звякали телефоны и скрипели перья ставки, которая хотя и вяло, паралитически, но все же еще осуществляла руководство фронтами и армиями; все учреждения в стране — от какой-нибудь заштатной почтово-телеграфной конторенки в селе Едрове под Валдаем до многолюдного, мощного Государственного банка в столице — трудились на правительство Керенского. А в Тобольске, тайно пряча под шинелью суконную гимнастерку с полковничьими погонами бывшей своей армии, еще здравствовал российский экс-самодержец Николай Романов и нетерпеливо ожидал помощи от иностранных монархов и правительств, от заговорщицких белоофицерских банд, чтобы возвратиться, в конце концов, на царствие в столицу.
Что же было в ту ночь у Ленина, у созданной и выращенной им партии, которая в полуторастамиллионном людском океане клокочущей России к VI своему съезду, съезду, взявшему курс на вооруженное восстание, насчитывала двести сорок тысяч человек, рассеянных по всей бескрайней стране?
Арифметическое сопоставление сил здесь почти невозможно. У партии Ленина нс было ни армии — разрозненные революционные отряды армией не назовешь, ни ставки в том смысле, как это понимают военные специалисты; в распоряжении партии не было ни почтово-телеграфных контор, ни банков; не было ни железных дорог, ни телефонной связи; у нее не было ничего, на чем держатся государства и с помощью чего — назавтра, — взяв власть в свои руки, народ мог бы осуществлять эту власть.
Но у партии было оружие, мощнейшее из мощнейших, — ее идеи построения такого общества на земле, в котором не стало бы угнетенных, эксплуатируемых, несчастных, идеи, понятные и желанные каждому рабочему, крестьянину и солдату. Была она, партия, смела смелостью не безрассудства, а точного научного расчета, отважна отвагою исторической правоты и исторической необходимости.
Когда, уже не в далекие годы Октября, а совсем недавно, несколько лет назад, партия принимала и проводила в жизнь решение поднять и засеять хлебами миллионы гектаров земель Казахстана и Алтайского края, она проявила ту же, завещанную ей Лениным, ленинскую продуманность в решениях и ленинскую смелость их осуществления.
На сотни километров от горизонта до горизонта лежали никогда не троганные плугом, дикие, безлюдные степные просторы. Иные специалисты в сомнении покачивали головами, разглядывая необъятные пространства на географических картах. Другие, катя по степям на вездеходах, раздумывали, найдется ли столько техники, чтобы освоить огромнейшие массивы земли, найдутся ли добровольцы для их освоения.
С ленинской страстной убежденностью в своей правоте партия шагнула через сомнение и колебание иных, через страх других перед необъятностью предстоящих деяний, через все трудности на пути. И вот тридцать пять миллионов гектаров новой пашни дают стране ежегодно миллиарды пудов зерна. Недавние маловеры едят сегодня белую булку из целинной пшеницы и, может быть, мучаются от стыда за вчерашние сомнения.
Мы говорим: партия могуча идеями, это ее победоносное оружие. Но даже самые прекрасные идеи были бы мертвы, если бы они не овладевали людскими сердцами и помыслами, если бы они не зажигали людей огнем борьбы и вдохновенного творчества.
Перед октябрьскими днями в России у партии было две с половиной сотни тысяч человек, которые добровольно назвали себя коммунистами, — всего две с половиной сотни тысяч членов партии, объединенных менее чем двумястами партийными организациями. Но Ильич счел и это достаточным, чтобы шагнуть навстречу победе, из одной эры в другую. Так есть ли что-либо недостижимое и невозможное для партии, в которой ныне несколько миллионов человек, если за нею, за своим испытанным авангардом, идет сегодня вся страна с более чем двухсотмиллионным населением?