Эстер Уотерс

Сердобольная Маргарет даже расплакалась, целуя Эстер, и заявила, что ни с одной девушкой ей не жилось в ее каморке так хорошо. Гровер пожала Эстер руку, и Эстер подняла глаза на миссис Лэтч. Старуха обмяла ее.

— У меня сердце разрывается, как подумаю, что он, плоть от плоти моей, мог так дурно поступить с тобой… Если только тебе что понадобится, дай мне знать, я все сделаю. Я знаю, тебе нужны деньги, так вот я тут кое-что приготовила для тебя.

— Спасибо вам, спасибо, но у меня есть деньги. Миссис Барфилд была очень добра ко мне.

На шум голосов выглянул из буфетной мистер Леопольд; он появился с кружкой пива в руке, и это навело Сару на мысль предложить тост.

— Давайте выпьем за здоровье малютки, — сказала она. — Мистер Леопольд, верно, не откажется дать нам пивка по такому случаю.

Это предложение вызвало на лицах добродушные ухмылки, а Эстер закрыла лицо руками и хотела убежать, но Маргарет ее не отпустила.

— Вот еще глупости! — сказала Маргарет. — Ты от этого не стала для нас хуже. Чего уж там! Такое может случиться с любой из нас.

— Упаси бог, — сказала Эстер.

Прикончив кувшин пива, снова обнялись и расцеловались, поплакали, и вот уже Эстер зашагала через двор мимо конюшен.

Аллея ее встретила дождем и ветром; жалобно шумели ветви над головой; пустынные поля одело белым туманом, дорогу развезло, дома выглядели бесприютно на фоне уныло-бесцветного моря, и на душе у Эстер было так же пусто и безотрадно. Она приехала сюда, в Вудвью, из родного дома, жизнь в котором стала для нее невыносима, и теперь возвращалась обратно, а положение ее было во много раз хуже, и ко всем ее бедам прибавилась еще горечь воспоминаний об утраченном счастье. Все горести, все заботы, какие достаются в удел девушкам ее класса, терзали сердце Эстер, когда она, стоя у окна вагона, в последний раз провожала взглядом суровые холмы и промелькнувших между деревьями мраморных ангелов итальянской беседки. Достав из кармана жакетки платок, она изо всех сил старалась скрыть от посторонних глаз душившее ее отчаяние.

XIII

Когда Эстер сошла с поезда на вокзале Виктории, шел дождь. Подобрав юбку, она перешагнула через лужу, и резкий сырой ветер, гнавший потоки дождя по мокрой улице, хлестнул ей в лицо.

Сундучок свой она оставила на вокзале на хранение, так как не знала, позволит ли ей отец остаться дома. Мать — та скажет ей напрямик все, что она о ней думает, но что сделает отец — этого никак нельзя знать наперед. Если она возьмет с собой свои пожитки, он может вышвырнуть их вместе с ней на улицу; лучше уж явиться без сундучка, даже если придется потом брести за ним обратно под дождем. Новый порыв ветра обрушился на нее с удвоенной силой, башмаки у нее промокли насквозь. Небо было серым, как зола, низкие кирпичные строения тонули в тумане, на булыжной мостовой стояли лужи, и лишь унылое позвякивание трамваев нарушало тишину. Эстер стояла в нерешительности; ей не хотелось без нужды тратить ни единого пенни, но, вспомнив поговорку, что мудро потраченным пенни лучше глупо сбереженного фунта, она помахала рукой вагоновожатому, вошла в трамвай и доехала до маленькой, застроенной кирпичными домами улочки, где жили Сондерсы. Эстер толкнула дверь, увидела кухню, услышала голоса ребятишек. Миссис Сондерс подметала лестницу, но при звуке шагов перестала мести и, перегнувшись через перила, крикнула:

— Кто там?

— Это я, мама.

— Как! Ты, Эстер!

— Да, мама.

Миссис Сондерс прислонила метлу к стене, поспешила вниз и, заключив дочь в объятия, расцеловалась с ней.

— Как же я тебе рада, доченька, так давно не виделись! Но ты что-то неважно выглядишь? — Радость на лице матери потухла. — Что случилось? Ты потеряла место?

— Да, мама.

— Ох, вот беда-то! А мы думали, что тебе там хорошо и новая хозяйка тебе нравится. Ты что — небось не смолчала и нагрубила ей? С хозяйками часто нелегко бывает поладить, это я знаю, да еще с твоим характером. Ты у нас не очень-то умеешь держать себя в руках.

— На хозяйку грех жаловаться. Она самая добрая на свете, лучше не бывает. А характер мой… Да не в этом дело, мама…

— Так скажи мне, что случилось, доченька?..

Эстер молчала. Дети в кухне притихли, дверь туда была отворена.

— Пойдем в гостиную, там поговорим… Отец когда должен вернуться?

— Часа через два, не раньше.

Эстер затворила входную дверь, они прошли в гостиную и сели рядом на маленький, набитый конским волосом диванчик, стоявший у стены напротив окна.

Сердца обеих были полны тревоги, и она отражалась на их лицах.

— Меня рассчитали, мама. Я на седьмом месяце.

— Что ты говоришь, Эстер! Да не может этого быть!

— Да, мама, это так.

Эстер начала торопливо рассказывать матери про свою беду, а когда та стала перебивать ее и расспрашивать о подробностях, сказала:

— Ах, мама, ну, не все ли равно? Не хочется мне это рассусоливать.

По щекам миссис Сондерс покатились слезы; она утерла их краем передника, и в затихшей комнате стали слышны ее негромкие всхлипывания.